В тебя?
Нет. На него, она кивком указала на мужа.
Ты чего? Зачем это? рассердился я, еле сдерживаясь.
Давай. Он спит. Пожалуйста.
Разве он спит?
Да. Он храпит подо мной.
Мне было противно, но я сделал, как она просила, потому что чувствовал, что ей это чёрт знает зачем нужно. Я вылил всё на его оголившийся живот густо и много, всего себя.
Спасибо. Так ему и надо. Сволочь он. Я даже с удовольствием за это выпью. Выпьем?
Её лицо полыхало, точно огонь. Радость и ненависть, смешанные воедино. Адское пекло маленькой женской мести.
Давай, согласился я. Злишься на него?
Злюсь? Это мягкое слово, слишком мягкое. Мне хочется убить его, но я боюсь. Мне хочется убить себя, и я опять боюсь. Но я это всё равно когда-нибудь сделаю. Рассказать тебе?
Расскажи.
Аня совершенно преобразилась. Так, будто та, немногословная и безотказная, девушка и эта, полыхающая огнём, яростной внутренней силой два разных человека, две разные души, живущие в одном теле.
Ты вот спрашивал его, что он делал в 1993 году А знаешь, что я делала в 93-м? В 93-м я родилась.
Да, странное совпадение.
Тут много странных совпадений. Когда мне было десять, погиб мой папа. Он работал шахтёром. Вскоре к нам пришёл жить дядя Олег. Его звали Олег Валерьевич, представляешь? И он был такой же урод, как Валера. Я ненавидела его всей душой. Ненавидела мать за то, что она привела в наш дом это дерьмо. Я дала себе слово, что никогда, ни при каких жизненных обстоятельствах, даже самых тяжёлых, я не свяжу мою жизнь с таким гадким человеком. Но на деле вышло даже хуже, чем у матери.
Почему так вышло?
Потому что я дура, сказала она и присосалась к бутылке пива, жадно и громко глотая.
Я поискал среди пустых бутылок полную. Нашёл, открыл пробку зажигалкой.
За тебя.
Нет, не хочу за себя пить. Выпьем за тебя.
Мы чокнулись бутылками. Получилось очень громко.
Водки мне проснулся Валера и, с трудом сев, посмотрел на нас мутными глазами. Ну, натрахались?.. Всё, лавочка закрыта. Семён, ты давай деньги на стол и до свиданья.
Аня налила водки и поднесла ему стакан. Он хлёстко ударил её по заднице.
Чего голая ходишь, как блядь дешёвая?.. Хочешь, я тебя так на улицу выпровожу пинком под жопу?.. Или вон к нему пойдёшь жить Да, Семён? Позволит тебе твоя жена ещё одну бабу
Ты, Валерий Олегыч, не бузи, перебил я его спокойно. У нас уговор на ночь был. Время четыре ночи.
Он выпил водки и притих.
Хорошо, подождём утра
Однако менее чем через пять минут его опять стало морить в сон. Аня оделась и стояла возле него, облокотившись плечом на стену в месте, где висел календарь 2009 года с Иисусом Христом и словами: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко».
Я пил пиво. Все молчали, и наступила такая тишина, что было слышно, как на кухне капает вода в раковину.
Валера медленно поднялся. Запихал свой печальный член с глаз долой, стянул с себя брюки и рубаху. Покачиваясь, побрёл в другую комнату.
Всё, хватит проворчал он, уходя. Семён, иди домой, жена ждёт Кисуля, закрой за ним и марш спать
Я допил пиво и начал одеваться. Аня тихо закрыла дверь спальни и подошла ко мне.
Не уходи. Я ещё не рассказала тебе всё. Хочешь, я расскажу?
Один человек сказал: «Я не берегу себя ни для кого, ни от кого; с мужиком, которому плохо и одиноко, выпью вина; с женщиной, которой плохо и одиноко, разделю ложе. Мне не жалко себя ни для чужой печали, ни для чужой радости; с плачущим поплачу, с веселящимся повеселюсь Прожигаю жизнь? Пусть и так. Я не берегу себя. Я горю и не закрываю себя от чужого горения».
Когда-то я был этим человеком. Я сказал эти слова. Но с тех пор многое изменилось. Жизнь вообще горение, сгорание, моя же мусорный костерок, тот, что жгут в сентябре: в нём высохшая трава, опавшие листья, подгнившие на влажной земле, да всякий тлен, оставшийся после лета, он то вспыхивает, то тухнет в порывах ветра.
Я не хотел ничего слушать, я хотел уйти. Но остался просто из-за жалости к этой милой, но непонятной девушке, похожей на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду. Оно обречено лежать на земле, пока не сгниёт, а потом его почерневший труп занесёт снегом. Вот и всё.
Она снова сняла с себя майку и трусы, голая, прижалась ко мне и, расстегнув молнию джинсов, которые я уже успел надеть, вытащила наружу всё моё мужское хозяйство обмякшее и неприглядное. Сделав это ласково, но так же буднично, как жена поправила бы мужу галстук перед его уходом на работу.
Чего скрывать, ласкающая женская рука на твоём члене и твоих яйцах всегда приятно, и я решил, что правильно поступил, оставшись здесь ещё немного.
Это чтобы тебе было нескучно меня слушать, пояснила Аня. Ты только не подумай, что я тебе собираюсь жаловаться или что мне от тебя что-то надо. Я хочу рассказать тебе о себе и всё.
Ладно. Рассказывай, пошутил я, намекая на то, что она стала делать своей рукой, и обнял её.
И она рассказала мне, что приехала сюда из городка с красивым названием Счастье, который находится в Луганской области, когда началась война на Донбассе. Рассказала, что осталась совсем одна на всём белом свете в незнакомом городе без ничего, без денег, без крыши над головой, с одним чемоданом в руке. Тем самым красным, с надписью «Happiness», лежавшим в этой комнате на табуретке. Рассказала, как зашла в православную церковь просить о помощи и как встретила там Валеру. И о том, как Валера, спася её тогда, затем безжалостно погубил.