Однако мои сомнения Валера сразу развеял, сказав Ане:
Ты должна быть одета так, как я тебе говорил. Сегодня играем в сексвайф.
Когда он ушла в спальню, прикрыв за собой дверь, я спросил его:
Что значит «играем в сексвайф»?
Ну, муж отдаёт свою жену попользоваться другому мужику, это и есть сексвайф. Ты что, порнушку не смотрел? усмехнулся он.
Это я знаю. Я спрашиваю, что значит «играем»?
А, на это не обращай внимания. Для неё это называется так. Ты не волнуйся. Снимай куртку, проходи в зал.
Я повесил куртку на вешалку в прихожей и прошёл в зал.
Валерина квартира имела вид жуткий и заброшенный так, будто застряла во времени где-то в начале девяностых, и с тех пор никто никогда не делал в ней уборку.
Обои, когда-то светло-зелёные, почернели и покрылись пятнами сырости, точно лишаём, а частью отошли от стен и топорщились рваными лоскутами, как отмершая кожа. Углы обросли жирной паутиной. На полу и старом шкафу-стенке, произведённом мебельной фабрикой «Заря» в эпоху развитого социализма, с хрустальной посудой за стеклом, мхом клубилась пыль. Промеж этой незыблемой пыли, той, что на полу, просматривались протоптанные тропинки к телевизору, тоже допотопному огромному ящику под названием «Весна», письменному столу с компьютером и дивану, разложенному на две половинки раз и навсегда.
Извини, у нас беспорядок. Времени нет, бросил Валера таким тоном, словно у него на коврах валялись носки и ему хотя бы ради приличия полагалось немного за них постыдиться.
По правде говоря, это место меня как-то совсем не вдохновляет, сказал я.
Да? А что так?
Грязно. Я не люблю грязь.
Я не люблю грязь в душе, а на это мне плевать.
И всё же мои слова его встревожили, и он, подумав, предложил:
Может, тогда в маминой комнате? Там чисто. Мама умерла два года назад. Мы туда почти не заходим, только по крайней необходимости. Я думаю, сейчас именно такой момент.
Маминой комнатой оказалась спальня, в которую отправилась переодеваться Валерина жена. Но там никого уже не было. В ванной шумела вода по-видимому, Аня принимала душ.
Спальня действительно выглядела чистой. Но в ней отсутствовал главный элемент кровать. И вообще всякая мебель. Просто пустая комната. Только древний, полуразвалившийся шифоньер и табуретка, на ней покоился небольшой красный чемодан с надписью «Happiness». На полу лежал ковёр что интересно, тоже чистый. Красивый и мягкий.
Когда мама умерла, я продал почти всё, что здесь было Всё, что смог продать Потерять самого близкого человека очень тяжело, а вещи только лишний раз напоминали бы поведал Валера скорбным голосом и шмыгнул носом.
Как без кровати-то? Не на полу же? расстроился я. Меня мало волновали его сентиментальности по поводу матери. Честно.
На полу, конечно. Где же ещё, раз тебе в зале не понравилось? Давай пока так, а там посмотрим, окей? Сейчас Аня всё сделает.
Аня вышла из душа и всё сделала. Постелила покрывало на ковёр и накрыла «поляну». Мы уселись на пол я во главе «стола», Аня напротив меня, Валера на уголке рядом с ней.
Он налил всем водки и, взяв стакан, сказал:
Ну, как говорится, прощай разум, встретимся завтра!
Собственно, на этом разум с нами благополучно и распрощался.
Мы пили водку, запивали её пивом и закусывали колбасой. По ходу Валера болтал без умолку. Опять жаловался на жизнь. Ностальгировал. Вспоминал маму. Аня немного повеселела, ожила, но была немногословной да, нет, не знаю. Временами бросала на меня острые, изучающие взгляды. А я от нечего делать разглядывал плакаты-календари на стенах все прошлых лет, за 1993 год, за 1997-й, 2001-й, 2003-й, 2007-й, 2009-й, 2010-й, самый поздний за 2013-й; все церковные, с храмами, Богородицей и святыми.
Разглядывал Аню. Она сидела, поджав по себя ноги, в свободной, видимо, Валериной, майке белого цвета на голое тело, так что соски торчали, как совесть на исповеди, и мне чертовски нравилась эта девушка.
Валера внезапно замолчал, будто что-то вспомнил. Посмотрел на меня, затем на Аню, и лицо его сделалось красным и влажным.
Кисуль, ты в трусиках? спросил он её. Сними.
Она встала, быстро сняла трусы, и снова села, как прежде ноги под себя. Я мельком увидел тёмный пушок там, где у неё то, что мне было нужно, и, отчего-то устыдившись этого, отвёл глаза в сторону. Бездумно поискав ими другую цель, нашёл календарь 1993 года с иконой Богородицы. Богородица посмотрела на меня, как мне показалось, слишком осуждающе, и я сосредоточился на пиве.
Странно, но вся эта ерунда развеселила меня. Я еле сдерживался от смеха.
Валер, а что ты делал в 1993 году?
Он меня не сразу понял. Нахмурился настороженно.
Как что? В школе учился. Чудной какой-то вопрос
Уроки не в этой комнате учил случаем?
Может, и в этой. Не помню. Я не люблю то время вспоминать, мне не нравилась школа. Да и кому какая разница, где я уроки учил? Почему ты спрашиваешь?
Школа не нравилась, потому что учился плохо?
Нет. Учился я хорошо. Только там уроды одни были.
В школе? Одноклассники, что ли, чмырили?
Тут до него дошло, что я над ним подшучиваю, и он заулыбался.
Да ну тебя Это не интересно никому. А вот это тебе будет по-настоящему интересно. Солнышко моё, иди-ка сюда! Знаешь, что мы сейчас для этого хорошего человека сделаем?