Бедная королева, Зоэ поплелась под охраной туда, куда велено. Я-то скоро уеду, а ей каково?
Бедная королева, Зоэ поплелась под охраной туда, куда велено. Я-то скоро уеду, а ей каково?
Одевание прошло быстро, новый наряд оказался ожидаемо отвратителен: тесный корсет, глухое черное платье, темный кружевной платок, покрывающий гладко убранные волосы. Веер и тот черный, маленький, неприятно пахнущий травами, якобы изгоняющими тьму.
Лучше бы блох гоняли, прошипела Зоэ, с тоской понимая: Эспада сидит голодный и ему, пожалуй, все хуже. И попрощаться уже не получится.
Не умничайте, проскрипела донья Уксус. Усмехнулась. Накормят пса, столь недопустимо ценного для вас. Какое падение нравов! Незамужняя девица босиком бегает к взрослому распутному мужчине и машет юбками так, что колени видно. Некоторые говорят: и не только колени.
Некоторым надо бы язык свой пожалеть, пока цел, хмыкнула Зоэ, не сомневаясь в Эспаде, Альбе и прочих своих родных.
Донья Уксус на миг позволила губам изобразить подобие улыбки. Затем закашлялась, и сперва Зоэ подумала: прячет смех, не каменная ведь она Но Аделия побагровела, уронила веер, откинулась в кресле и задышала тяжело, с хрипом. Подбежали слуги, засуетились. Зоэ покачала головой: вот до чего доводят людей извечная кислость вида и неприязнь к нормальной жизни, без маршей и окриков. Себя эта Аделия засушила, и прочим не легче. Даже заходясь кашлем, баронесса не забыла сделать жест, требующий проводить опальную «куколку» и не оттягивать отъезда ни на миг. Слуги уложили любимое платье плясуньи в ларец и повели Зоэ короткой боковой тропкой.
Герба на карете Зоэ не приметила дверца была уже открыта. Челито суетился, пересчитывал вещи и охал. Еще он ругался, журил всех вокруг, по-прежнему ощущая себя важным, гордо держал голову и хлопотал шумно, напоказ. Зоэ юркнула в тень кареты, принюхалась к пыли штор, чувствуя себя тусклой и зажатой, а потому несколько потерянной и на редкость покорной. Старый моряк неодобрительно погрозил пальцем кучерам, снабдил последними указаниями лакеев и тоже устроился на гобеленовых подушках. Дверца хлопнула, кнут свистнул и поездка прочь из столицы, приготовляемая почти три дня, все же началась, не давая и намека на ожидаемую свободу.
Дедушка, а где Альба?
Поздно спохватился, нелюдь, теперь вона пожар у его, носится, криком кричит: вещи не собраны, мстительно усмехнулся старый моряк. Слугу прислал, велел сказать, что сам догонит чуть погодя. Все они на один лад, бестолочи. Грязь да ересь снова в наше окно полезла, как тут без выпивки, без болтовни и проволочек? Коня смотрят, подвигами хвастаются, оружие друг у дружки выпрашивают в обмен ну, навроде на память. Капитан наш был туточки, так они и славного дона де Льера к себе вызвали. Хоть так, дон Вико строг и в отплытии толк знает, он всех их наладит к делу. А дело-то наше важное.
Зоэ уныло кивнула. Спорить с дедушкой не хотелось. Мрачные мысли одолевали, пыль со штор заполняла карету Нет сомнений, опала будет нескончаемо тянуться в глуши. Там жизнь померкнет, серая тишь повседневности затянет окна паутиной, тоска и пресность покроют лучшие воспоминания плесенью горечи. Черные одежды, долгие молитвы, шепчущие голоса, природа и та по нитке выстроена, замерла навытяжку частыми рядами виноградных лоз больших обителей и малыми, строгими квадратами огородов при скромных жилищах.
Тоска, вслух посетовала Зоэ.
Девице на выданье тоска полезна, со значением усмехнулся дед. Вознаградится она, так и королева сказывали.
Что? Зоэ вздрогнула, насторожилась, внимательнее глянула на слишком уж опрятного и даже нарядного Челито. Дедушка, ты говори толком. Где Альба? Что происходит?
Смотрины у нас, старый моряк высказал главную тайну громким шепотом, сияя от гордости. Королева, добрая душа, в милости великой тебя не оставила и оступившуюся, уж не абы кому сосватала.
Стойте!
Зоэ застучала в дверцу, потом в переднюю стенку, сполна понимая бесполезность попыток воспротивиться происходящему. Но и молчать, соглашаться никак нельзя!
А ну, стойте! Дед, что ты говоришь Альба бы никогда не позволил. И тебе грех, ты ведь знаешь, я того не желаю!
Девицы обыкновенно пользы жизненной сперва не понимают, страх застит им глаза, отметил Челито, рассуждая громко и перекрывая крики и ругань Зоэ. Покуда нелюдь вытрясает дурь свою, покуда он разыскивает струны да записи песенок, мы все и уладим. Сама Изабелла Атеррийская приняла мудрое решение, исполненное щедрости и доброты к тебе, внучка. Не за купца или лавочника отдает, а за человека знатного, достатком не обиженного. Что твой нелюдь в жизни понимает? Каков его доход? А дети пойдут чем их кормить, в какие такие песенки-стишки обряжать? То-то и оно детям надобен теплый дом. Еще имя, положение. Все у тебя будет наилучшее, по первому сорту. Все сладится, вот уж рад я, внучку-то пристрою правильно. Расстараюсь, точно как велено. По-людски, по уму.
Зоэ еще раз дернула дверцу не поддается. Угрюмо усмехнулась, тронула широкие переплеты окон: не рамы решетки Кричать бесполезно, плакать нет смысла, да и не умеет она этого. Бояться не получается. Остается думать.