Который? Абу?
Мирза Абу, кивнул Эспада, поморщился, рассматривая перетянутую тканью руку. Пусть глянет мою царапину.
Царапину? Да там кость видна! возмутилась Зоэ, подбирая с пола перевязь с тяжелой саблей и парой ножей. Вот хорошо ты решил, идем. Абу полечит тебя. Ой, да ты только сидя трезвый
Эспада захохотал, тяжело опираясь на стол и норовя подняться на непослушных ногах. Постепенно он переупрямил и хмельную голову, и ленивое тело, и побрел к окну, распихивая башмаком бутыли и черепки, спотыкаясь, бормоча разнообразные проклятия довольно тихо и невнятно. Зоэ тащила оружие и сопела от возмущения. Эспада упал в окно, зарылся лицом в траву и переполз в парк, поминая лишенные святости части тела блаженного Мануэля, загаженный первый камень и самого патора, «блюющего мозгами». Зоэ сокрушенно вздыхала и неслышно, одними губами, шептала извинения для блаженного и даже патора, смаргивая слезинки. Ей было жаль Рэя, одинокого настолько, что и поругаться-то всласть не перед кем
Прекрати, твои оправдания не залатают моих грехов, трезво и серьезно велел Эспада, щупая жалобно похрустывающий древесный стволик.
Он с трудом встал в рост, встряхнулся и побрел вперед то есть в целом направление угадывалось, хотя тропинка вытаптывалась прихотливая, узорная. Постепенно свежий воздух и движение делали свое дело, изгибы спрямлялись, а скорость шага увеличивалась.
Клянусь седалищем мученика Хосе, весьма вежливо удивился дон Эппе, выныривая из низкого лаза в зеленой стене, обрамляющей полянку. Эта лошадь достойна канонизации более, чем многие люди.
Он с трудом встал в рост, встряхнулся и побрел вперед то есть в целом направление угадывалось, хотя тропинка вытаптывалась прихотливая, узорная. Постепенно свежий воздух и движение делали свое дело, изгибы спрямлялись, а скорость шага увеличивалась.
Клянусь седалищем мученика Хосе, весьма вежливо удивился дон Эппе, выныривая из низкого лаза в зеленой стене, обрамляющей полянку. Эта лошадь достойна канонизации более, чем многие люди.
Абу подарил, сообщила Зоэ, глотая теплый комок гордости, щекочущий горло. Это теперь мой конь.
Ясно, отозвался Эспада. Принеси-ка вина, мяса и еще чего найдешь, но пожирнее и побольше. Вряд ли я ужинал, зато припоминаю все яснее: обед меня подло покинул еще до заката, и было это где-то возле дворцовой стены. Надо восполнить убыль.
Сейчас, пообещала Зоэ, с сомнением рассматривая дом, гулкий и осиротевший.
В распахнутости темных окон чудился страх перед неизвестностью грядущего, а слуги с вещами сновали вроде крыс, покидающих корабль в его последний час. И только из спальни по-прежнему спокойно и уверенно лилась музыка. Как будто там и есть главное место: капитан ведь не оставит корабля в самый трудный миг.
Кухня, как и опасалась Зоэ, выглядела исключительно пустой. В подвалах тоже не нашлось ни единой палеты, ни единого бочонка с вином. Как обычно, отъезд дал многим возможность поживиться. Переменить гнусного порядка нельзя, а если так, стоит ли тратить силы на раздражение? Зоэ топнула ногой, тихо и старательно повторила подслушанные только что у Эспады слова про части тела блаженного и седалище мученика. Хихикнула, пообещав себе позже замолить небольшой грех сквернословия, так славно излечивший от гнева, куда более тяжкого на весах деяний и помыслов Успокоившись, Зоэ быстро прикинула, где ближайшая кухня или кладовая, способные выделить ей, голодной королевской плясунье, корзину с дорожными припасами. И побежала со всех ног.
Вы не одеты в дорогу?
Хлесткий, как пощечина, выкрик вынудил Зоэ остановиться. Она обернулась, кисло улыбаясь и не тратя себя на кивки или приветствия. Аделия де Виль, среди слуг прозываемая доньей Уксус, торчала посреди дорожки, как пика. Такая же тощая, такая же несгибаемая и воинственная.
Её величество прислали вам платье, подобающее для достойной девицы, которая следует в карете с известно чьим гербом, слова маршировали ровно, чеканя кованные подошвы слогов-шагов. Её величество прислали вам башмаки, веер и гребни для прически. Её величество помнили, что ваша простота, граничащая с дикостью, способна опозорить двор, запятнать честь и привести к скандалу.
Ехать-то неблизко, затосковала Зоэ, косясь в сторону кухни. Я хотела корзину с едой попросить, а уж после
Зато идти всего двадцать шагов. Вперед! приказала донья. Я лично прослежу, чтобы вы оделись подобающе. Эй, слуги, проводите эту наглую девку! И да, отправьте корзину с едой в парковый домик, передайте её тем, с кем порядочная девушка в одной комнате и находиться не должна, о чем прямо было сказано её величеством.
Зоэ почувствовала себя последней живой еретичкой в крепости, захваченной воинственными служителями ордена Зорких. Её окружили люди в черном и молча, сосредоточенно повели на казнь. Спорить было невозможно: с доньи Уксус станется приказать выкрутить руки.
Аделию де Виль боятся до икоты все женщины двора равно и старухи, и девицы, и даже неразумные младенцы, еще тянущие ручонки к материнской груди. Недоброжелатели шепчутся: наемная армия короны приобрела бы немало, поступи баронесса де Виль на службу и займись она порядком в казармах Увы, донья изводит двор. И дважды увы: королева благоволит чудовищу в черном, именуя Аделию «моя милая садовница» и дозволяя создавать из двора подобие организованного, тщательно прополотого цветника. Будучи главным сорняком в упорядоченном розарии, Зоэ поежилась и вздохнула: опала не так весела, как казалось. Еще вчера можно было хмыкнуть и убежать от доньи Уксус. А сегодня Стоит ли огорчать Изабеллу и устраивать мерзкую ссору в последний день? Слуги шепчутся: её величество снова ждет ребенка, а потому раздражительна и даже гневлива. Ей весьма часто бывает плохо, ну зачем давать повод к мрачному настроению, оставлять о себе дурную память?