Оттепель
Я оглянулся и увидел витрину обувного магазина, освещённую изнутри фиолетово-розовой лампой. Отражаясь от лежащего в сугробах снега, она рождала приятный, томящий свет, который сразу бросался в глаза. Сильный ветер поднял на воздух стаю снежинок, которые обернулись маленькими звёздочками и медленно опустились на промёрзший асфальт. Зимние сумерки уже опустились тяжёлым грузом на город, на все его улицы и дома. В синем платке, с большими, белыми цветами, в рыжей шубке из магазина вышла девушка и быстрыми шагами направилась мимо меня и вскоре скрылась за углом здания, в котором находился магазин. Аромат её духов не сразу, но сильной, пьянящей волной обдал мой раскрасневшийся на морозе нос. Я повернулся и пошёл в это тёплое, уютное, как казалось снаружи, место, откуда недавно вышла девушка. Звонок у входа игриво прозвенел над головой, возвестив хозяина о приходе нового гостя. Хозяин был мужчина средних лет, с обвисшим лицом, маленькими глазками и с каким-то, казалось, отпечатком вечного недосыпания, на бледных щеках. Не знаю зачем я пришёл к нему, он видимо тоже это понял, по моим глазам, вопрошающе глядящих на него и он предложил мне пару отличнейших туфель, бежевой кожи, со вставками из замши. Я отказался, хотя они мне очень понравились. Потом он предложил мне ещё несколько пар, но они мне совсем не понравились. Купив у него пару шнурков и крем для обуви, чтобы хоть как-то обозначить смысл моего присутствия, я очень расстроил хозяина, что было видно по всему его существу. Я вышел на улицу, окунулся в это морозное пространство, поправил сбившийся шарф и побрёл в сторону дома, куда я собственно и шёл, пока не произошла эта странная картина. Потом я ещё долго вспоминал и эту яркую витрину, и эти снежинки-звёзды и эту девушку, в синем платке.
На следующее утро я проходил мимо тех мест, но магазин был закрыт, на двери его красовалась свежая надпись белой краской «ремонт», а сугробы были снесены дворниками в неизвестном направлении. Необычайно пустым показалось мне это место, где ещё вчера было так тепло и уютно, где лампа витрины пленяла глаз. Хм, а может, и не было никаких шнурков, никакого хозяина, зло смотрящего мне прямо в глаза, своими серенькими глазками. Ведь не может же быть так, что за одну ночь, восхитительный магазин вдруг стал облезлым, с заляпанными краской стёклами витрин. Да нет, вот же они, шнурки, в правом кармане моего пальто. Размышляя так, я не заметил, как уже перешёл улицу, которая проходила вдоль большого дома, с одной стороны которого был этот магазин. Народу на улицах было немного, несмотря на раннее утро, в которое обычно толпы служащих спешат на работу. Но этот день был особенный первый выходной февраля. Это было воскресенье. День обещал быть светлым, над горизонтом, очень низко поднялось холодное, зимнее, заспанное солнце, слегка протёрло рукой глаза и засветило бледным светом на полупустые улицы. Пар от котельной, находящейся на другой стороне города ровным столбом поднимался в небо, постепенно растворяясь в нём. Все уже давно привыкли к нему и уже не представляли себе городской пейзаж без этого густого, белого столба. Порой он ложился вдоль земли, и катился облаком в сторону.
Так было и в тот день, когда я вернулся домой, промокший насквозь от тёплого, летнего дождика, который пустился править городом после обеда. А я, как обычно, пошёл гулять по узеньким городским улочкам и широким проспектам. С утра ничего не предвещало дождь, и я не захватил зонта, за что и поплатился намокшей рубахой и свисающими в глаза волосами, капли с которых скатывались по носу. Ну что ж, надо сушиться, заварить себе крепкого, дурманящего чая, переодеться и сесть за стол, наслаждаясь приятной, несмотря на серость, картиной за окном. Отпивая по глотку и обжигая губы, я и не заметил, как в мой дом вошла она, тоже насквозь промокшая и радостная. Она бесшумно наклонилась ко мне и тихонько поцеловала правое ухо. Я вздрогнул, а она, звонко засмеялась и побежала прочь в другую комнату. Всё тот же пьянящий запах её духов ударил мне в нос, окутал меня со всех сторон, и у меня не хватило сил побежать за ней, я так и остался в кухне, с томящим наслаждением прислушиваясь к её движениям. В соседней комнате был слышен шум открывающихся ящиков, шорох одежды, шаги, такие лёгкие, воздушные и быстрые. Бесконечный скрип паркета выдавал в какой части комнаты она сейчас находиться.
Потом была красная, добрая и запоминающаяся осень, в которой в мире остались только она и я. Она и я жили на этом свете друг для друга. В один из холодных октябрьских вечеров, когда мне надо было идти на службу, я одел своё старенькое пальто, повязал на шею шерстяной шарф, который она мне подарила ещё в сентябре. И пошёл на улицу, тёмную и пугающую всякого горожанина. Спрятав руки в карманы, я обнаружил, что они не пусты, и извлёк на свет пару тех самых шнурков, что были куплены в тот день, когда я с ней впервые встретился. И память вернула мои глаза в тот самый приятный, успокаивающий свет лампы витрины магазина. А дальше, проснувшись ночью, зелёной весенней ночью, и распахнув окно моей спальни, я впустил в комнату влажный, приятный воздух, который гнала в окно стоящая перед домом берёза, ещё не покрытая листками-нарядами. На небе, там, куда невозможно было дотянуться рукой, мне улыбалась сверкающей улыбкой луна. И манила и звала меня к себе. Сев на окно, и закурив сигарету, выпуская белый, густой дым я закрыл глаза, из которых немедленно потекла слеза. Но не от дыма, нет. Это было слеза, подобная тем, что стекают с крыш этой весной. Крыши плачут по ушедшим морозам, по тёплому покрывалу снега, что лежало на них. А я Она ушла в один из зимних вечеров. Так же незаметно, как и пришла в мой дом. Прошелестев платьем, одев свой платок, она ушла. И, словно оттаяв в эту ночь, моя душа стала плакать, катясь слезинками-бусинками мимо носа и падая каплями мне на руку. Перебирая в памяти все цветные и чёрно-белые картинки того времени, заставив луну быть зеркалом моих глаз и уже в ней видя всё что было, я нестираемой краской, лезвием ножа вырезал на этом небе её лик. И каждую ночь, как только солнце зайдёт за крышу дома, что на противоположной стороне города, в низине, она улыбается мне сверху. Рядом с луной застыли её белокурые пряди.