У низенького мраморного столика Леди Кларик сняла с себя все бриллиантовое облачение, как ненужную мишуру оставила на стекле. Распустила волосы.
Уже находясь в постели под одним одеялом она мягко проговорила.
Знаешь, временами я так начинаю чего-то бояться.
Например, ты боишься моей жены? Смею заверить она про нас знает да тем более она и сама в Версале* шашни с кем-нибудь крутит.
А ты?
Перестань, очаровательная моя, поцеловал ее в выразительное личико, заметив на нем набежавшую тучку.
Положив голову на его плечо, она продолжила
У тебя жена такая красивая, почему ты ее не любишь?
Прелесть моя потому что я люблю тебя, и тебе нечего бояться ее красоты
??
Англичаночка ты моя (сильнее сжал ее), она красивая, но не сексуальная, она не говорит по-английски, а это просто ужасно, когда со своей женщиной приходится картавить вместо того, чтобы говорить свободно
??
Ну, например, как сказать по-французски: «я сделал с тобой хет-трик?
Не надо Ну-ка поспокойнее! дала пощечину, мальчик мой
Я тоже заметила, иностранцы по-французски говорят намного привлекательнее.
За домом, впрочем уже не под дождем, но в луже воды, скопившейся на дне резервуара крыши рыдвана находившийся там Рено почему-то только сейчас подумал, что ему нечего здесь делать. На эту мысль его навела ощущаемая им величина кабины, предназначенной для таких дел, в которые ему лучше не соваться.
Помимо этих мыслей оставалось еще сетовать на свое промозглое положение, лежать в луже холодной воды, пропитывающей насквозь до самых последних сухих лоскутков, и вместе с этим не шевельнуться, чтобы не быть обнаруженным после любого хоть сколько-нибудь заметного покачивания корпуса колымаги. Правда он все же шевелился, например, когда вытащил из под мышки пистолет.
Ладно, можно было бы не шевелиться, если б он занимал удобное положение, а то ведь ко всему прочему хотелось расшевелить затекшие члены, подвигать суставами.
Так же было и с сыростью: можно бы было смириться с тем, что промок до нитки, но когда к тому же находясь столько под холодным душем простыл, по крайней мере чувствовалось болезненное состояние, с сопутствующими симптомами, как то: трудность вдыхания через нос, нытье спины, горячая голова и в то же время, пробегающая по телу ознобная дрожь терпеть было просто невыносимо. Стало как будто даже холодней в воздухе.
Тут же внизу сидел на облучке, весь скукожившись, тот, кто подменил Дармаглота на этом месте. И хотя он не промок, ехав со всеми внутри, все заворачивался в свой плащик в кокон, чтобы этого не произошло, так как дождь снова стал накрапывать и уже буквально через минуту снова занялся.
Не так далеко отсюда, где в данный момент начинались осадки с небесного океана на базе, достаточно близкой в этом отношении, осадков еще не наблюдалось.
Дождь, во время которого с базы выехали на рыдване уже закончился и более не предугадывался, и это всего за несколько больших улиц!
Находясь в возникающей из под рук подземной части базы в подкопе как бы идущим в сторону подвалов дома, Франсуа непосредственно не испытывал на себе холодное и сырое влияние дождя как Рено, но между тем ему от этого не было нисколько легче. Голод и усталость хуже всяких недомоганий. И к тому же Франсуа был также мокр, вспотев от адской работы в твердом, как прессованном, грунте. Но работал он как известно на себя.
Сразу как ему сказали, что он будет рыть, первым душевным порывом Франсуа было насмеяться на сие решение и категорически отказаться и ни в какую не браться за работу, но хорошо быть вялым (от бескормицы), сразу остановил себя на мысли о выгодах, кои можно было извлечь от унизительной работы по окрику, с инструментом в руках и разрешением на рытье.
И сейчас, наивно полагая, что по ночам преступники спят, он реализовал свой план побега, правда при этом провалив план Рено. Франсуа не то что не слышал как до него дозывались, но и не почувствовал даже как за толстым слоем наверху по поверхности прогромыхал рыдван.
Ощущая сильную жажду (вода в кувшине давно кончилась) ему было и не до этого: приходилось безропотно мириться со своим тяжким положением, постоянно задыхаться от нехватки свежего воздуха, да еще плюс к этому от поднимаемой пыли, которую приходилось самому же и поднимать.
Приходилось нехотя сползать вниз, одновременно спихивая с собой и то, что нарыл. Отдохнув внизу на свежем воздухе, вытряхнув из-за спины то, что туда насыпалось (ужасное состояние) набравшись духу снова лез вверх. Трудясь в таких неимоверных усилиях (с непривычки, и к тому же оголодавший) можно было вконец обессилить от одного только давящего чувства, но живительно питала спасительная мысль о близкой свободе и что все это может скоро кончиться от одного удара заступа, и увлеченный рыл, иногда увлекаясь до того, что забывал прочищать от наработанной земли нижнюю часть подкопа. Горловина прохода, узкая сама по себе, на уступах забивалась осыпающейся землей и приходилось долго и монотонно пробивать ее далее вниз чаще всего ногами, так было легче дышать.
В один такой раз у него даже сердце екнуло, когда подумал, что уже ничего поделать нельзя с закупоркой. Когда же при помощи заступа он все же прочистил проход (правда, не до конца) зарекся больше такого не допускать и снова с приливом радужных мыслей о свободе полез наверх продолжать вгрызаться в грунт, теперь уже более мягкий: торить свой путь.