Как бы там ни было разочарование усиливалось, и Лео оставался дружинником Дворским только для того, чтобы держать марку перед мамой.
Неизвестно, сколько бы он ещё кис на митингах, если бы на одном из них все-таки не возникла «непредвиденная ситуация», как это называлось в уставе дружины.
Лео не понял, как и почему она возникла. И потом, когда читал и смотрел новости, тоже ничего не понял из них выходило, будто такие ситуации повторялись всё время, а Лео знал, что она была впервые.
Для него это выглядело так: вдруг на ровном месте кто-то начал кричать, и этот крик запустил какой-то механизм, от которого люди, стоявшие спокойно, забегали, завертелись, и за считанные минуты всё превратилось из «митинга» в «панику», которой ни в коем случае нельзя было допустить.
Дружинники изо всех сил пытались что-то делать, и Лео тоже хватался за чьи-то плечи и спины, но не сильно, чтобы никого не зашибить. Вскоре толпа поднапёрла, оттеснила его от ребят, и Лео уже думал только о том, как бы его не придавили.
В давке он услышал хлопки, которые вживую звучат совсем не так, как в фильмах, и их не сразу узнаешь. Он понял, что это, когда кто-то стал падать то там, то здесь, и первой мыслью было «надо им помочь», а уже второй «ведь и меня тоже могут» Мысль «кто стрелял?» возникла только потом.
Лео подбежал к одному из упавших, и в этот момент рухнул грузный мужчина, бежавший наперерез. Он вряд ли хотел сделать что-то Лео, просто там все неслись куда попало, как атомы в броуновском движении, и все орали, но этот не просто орал, а грохотал, как рупор. Осев на мостовую, он изрыгнул семиэтажное, перекрыв всех:
! В Дырке поговорим, в Дырке!
В памяти Лео хорошо отпечатался этот момент и само слово «дырка», и то, как на него отреагировали какие-то люди в толпе.
Невозможно описать, что это была за реакция, но Лео каким-то стереоскопическим, как у мухи, зрением увидел, что вот этот, этот и этот они понимают раненого толстяка и знают, что это за Дырка.
И, кажется, боятся ее.
Он не успел ни осмыслить это, ни оказать помощь: ногу вдруг разорвала боль, будто лопнула кость и разбрызнулась осколками в теле.
Эта боль и небо, вдруг опрокинутое набекрень последнее, что помнил в тот день Лео.
Глава 2. Там
Все началось утром, когда Алька услышала за стеной мамин-папин разговор:
И чем они мотивируют свой отказ?
Как всегда. В связи с сложной ситуацией в стране тра-та-та вы нам не нужны. Ну, так они не говорят, конечно Говорят: советуем быть осторожней Попса им нужна, как этот кот Давинчи. Прет из всех дырок
Котов Алька любила. И знала, что не все взрослые разделяют её любовь. Например, вот как так можно говорить о коте «прет из всех дырок»?
Во-первых, кот не пролезет во ВСЕ дырки, что за глупости такие?
Во-вторых, ну и что, что прет? Может, он голодный. Эти Давинчи ему, видно, и шкурок колбасных жалеют. А вискас он только во сне видел
Алька тут же стала мечтать себе котячьи сны: голубое небо, солнышко с розовинкой, как в пять утра, и вокруг накрытые столы с вискасом, только маленькие, специально для котов. Выбирай какой хочешь
Но папа прервал её мечтания:
Стэнд ап, Лиса Алиса! В школу пора.
Па, а где этот кот? спросила Алька.
Какой кот?
Ну, этих, как их Давинчей.
Пару секунд папа смотрел на нее. Потом переглянулся с мамой.
Вот ушки на макушке, а? Не кот, а коД, Алиса. КоД. Это такая такой шифр с секретом. Не всякий сможет прочесть. А Да Винчи это был такой великий ученый и мудрец. С бородой, как у меня, и ещё длиннее.
Алька надулась. Чего смешного, спрашивается, если кот голодный? Ну и что, что этот бородатый научил его какому-то шифру? Тем более ученый кот заслуживает хорошего обращения
Через пять минут, когда сонные пары развеялись, она уже понимала, что никакого кота нет и было, и дулась ещё сильней. За завтраком Алька схопотала от папы обидный титул «царевны кислых щей» за капризы.
Разобиженная на всех и вся, она топала в школу.
Ну и что, что кота нет? решила Алька по дороге. У всех нет, а у меня будет. И кот Да Винчи будет, и пёс. Как же коту без пса?
А всем было известно: раз Алька что-нибудь решила обязательно так и будет, хоть ты тресни.
***
Пёс Да Винчи оказался компанейским парнем с густой-прегустой шерстью. Лохмы закрывали ему глаза, и было непонятно, как он видит. Алька очень любила эту породу, хоть и не знала, как та называется.
А вот с Котом было сложнее.
Он ученый, говорил ей Пёс, виляя кренделем. Таинственная личность. Ходит сам по себе.
По цепи кругом? спрашивала Алька.
И по цепи тоже. Ходит и шифрует, шифрует шифры всякие. Его хозяин, Большая Борода, не разрешает ему с кем попало дружить.
Разве я кто попало? хныкала Алька.
А вдруг бобры пронюхают? строго отвечал Пёс.
Алька притихла. Бобров она боялась. Давно еще, когда она была маленькой (а сейчас-то она огого какая большая), Алька случайно услышала по телеку, что те кушают живых розовых деток, и страшно испугалась. Потом она с гордостью говорила девчонкам в садике, что с ней была Истерика. Так сказал папа. Алька помнила Истерику добрую белую тетю с прохладными руками. «Какие уколы, вы что? Успокойте ребенка, и все», говорила Истерика, обнимая Альку. Той хотелось, чтобы она побыла с ней еще, но Истерика ушла и больше не приходила. А Альке запретили смотреть телек, но всё равно оттуда каждую неделю слышалось про бобров какие те злые, вредные и хотят всех убить.