Это сегодня говорит уже другой человек. Потому что все имеют право заходить сюда и распоряжаться порядками в доме моей головы. Эта книга будет написана на нашем языке, и пусть видят люди, как ходит мысль. Какие пути выбирает. Ведь знаешь как это когда середина слова просится в начало, слово спешит, не успевая за мыслью. И уж точно пальцы сейчас используются не совсем по назначению. Они могли бы делать музыку.
Это же та самая музыка, которая звучит в голове. Несуразно что и зачем. Ты всё равно пишешь книгу, чтобы выстроить свой мир и коснуться в нём всего, чего только можешь. Поэтому она такая аляповатая.
Наверное, это что-то из будущего.
Мы же не можем писать оттуда себе письма, если конечно эта книга не является как раз-таки письмом самому себе из будущего, которое неминуемо надвигается.
Страна-зеркало
Внутри меня постоянно живёт некая раздвоенность.
Первая моя половина презирает всё показное, лоск, имидж и его поддержание, посты и лайканья, жалкие попытки выделиться или соответствовать они суть одно и то же ты кружишь где-то рядом, но никак не можешь поймать себя окончательно, принять, взглянуть в собственное лицо со всей честностью и принятием.
Эта моя часть говорит: «делай что хочешь, только не заходи в интернет, не разменивай себя на мелочи. Ты можешь выйти на улицу и жевать полынь возле забора, но не заходи в интернет, тебя от него тошнит. Беги, убегай в леса, подальше от людей, укройся где-нибудь, одичай, сойди с ума и воскресни новым разумом. Забудь язык, на котором говоришь и сожги свою одежду. Оставь всё и только тогда ты найдёшь себя, найдёшь меня, станешь чем-то необъяснимым. Ты прорвёшься сквозь пелену мелких наваждений. Ты видел, что есть бог, ты знаешь, как работают эти шестерёнки. Брось их, оставь всё. убегай. Тебя тошнит от общества, тебя тошнит от интернета и показухи, ты уже весь в них, и поэтому тебя тошнит от себя самого.»
И, должен признаться, меня действительно тошнит. Моя кожа покрылась странными знаками из крови и гноя, мои глаза устали от слёз, мои уши заплывают серой, чтобы не слышать этого дикого грохота и криков умирающего духа.
Вторая моя половина хочет, чтобы её заметили и признали, и ради этого готова играть по абсолютно любым правилам. Она будет ждать ваших сердечек под постом, а если их не будет, она начнёт пожирать сама себя, под покровом ночи, клевать саму себя в печень, отравлять ядами и запускать иголки под ногти. Как никто другой она понимает, что умрёт, если я выберу уединение. Она есть суть глядящая на людей. Но любовь к людям её извращена, она может наслаждаться, но не подойдёт близко, она знает, что когда ты выставляешь напоказ что-то личное это неприятное чувство, но также она знает, что иначе нельзя.
Ей нужно разрывать себя и давать потрогать свои внутренности людям вокруг. Но она прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что они могут пнуть её, они могут её ударить, а она упадёт и будет наслаждаться этим.
При этом она хочет, чтобы её укрыли от бурь, сказали ей, что она прекрасна, что она победила и с завтрашнего дня мир поменяется и в нём больше никто никогда не будет несчастен. Люди станут мудры и справедливы, не будет предела шорохам листвы можно будет просто заснуть под деревом и с чувством выполненного долга смотреть сны о ещё более прекрасных мирах А пока всего этого нет, сгодятся и пинки.
У неё тысячи щёк, которые можно подставлять под битьё снова и снова, не задавая себе вопроса о том, напрасно ли это. Она не видит разницы между внутренним и внешним.
И, должен признаться, в чём-то она права, шрамы украшают душу. А если ты хочешь, чтобы костёр горел, то не забывай подкладывать в него дров. Неприятие лучше безразличия. Ведь безразличие нас хоронит.
Если никто не смотрит на пламя, то для кого ты горишь?
Зачем пахнуть розе, если никто не вдыхает её аромат.
Зачем рождаться, если тебя забудут?
Зачем мы здесь и для чего?
Может, стоит просто взорваться, разлететься на такие маленькие кусочки, чтобы ни в одном из них не могло поместиться сознание, и исчезнуть?
Но это страшно, и есть чувство, что ты здесь не для того, чтобы сдаваться.
Но нужно либо решить, куда бежать в себя или вовне, либо научиться бежать в две стороны сразу.
Ё
Страна потерянных
Этот вечер стал отчаянной попыткой вернуть утраченное, бродя под стремительно темнеющим небом, пересекая яркие улицы города Ё. Эти улицы хранили тысячи воспоминаний о том, как приходило сладостное чувство вдохновения, и молодой человек тут же хватался за блокнот. Он писал в трамваях, сгорбившись и поджав под себя замерзшие ноги, на балконах высоток, слагал в голове ритмичные строчки, выходя из продуктовых магазинов под неоновую сень капитализированной родины, и все пестрые сказки, рвавшиеся из сердца, пронимающие до костей образы, хватали молодого поэта за неумелые руки и заставляли их шевелиться. Во тьме ночной, при свете дня, но чаще все-таки в вечерней мгле, под летними закатами на беззаботных душных улицах, в дождливые полудни, когда изо рта шел пар, а холодная вода пробиралась в автобусы через крышу и капала с выключенных ламп.
И кстати, упомянув про дождь, сложно забыть ходьбу в мокрых кедах, а особенно топтание в них у подъезда одной интересной дамы, которая любила быть недоступной тогда, когда хотела, а это происходило в восьмидесяти пяти процентах случаев.