Побольше любви. Пусть даже любви крошечной, к песне или сорту черешни. Главное найти в себе искру, из которой можно будет разжечь пламя любви, способное согреть целый мир.
Побольше не смотря ни на что.
Побольше рывков.
Побольше прыжков выше головы, только играючи, и как будто так и надо, а не с усилиями и надрывом.
Побольше деловитости. Как хлопочут хозяюшки на кухне.
Побольше тоски. Хорошо, если чего-то не хватает сразу есть о чём говорить, а не просто молча парить в мягких объятьях абсолютного довольства.
Слушать себя. Где-то послабления себе давать, где-то демонстрировать железную дисциплину. Короче, чувствую я, что просто так другим не объяснить, где и как найти страну муз.
Отправляйтесь в путь на поиски себя.
***
Теперь-то я знаю, что кроме меня здесь никого нет и не будет. Кто-то что-то скажет ну и скажет. Я смотрю на себя со стороны, и больше не позволю кому-то другому говорить от моего лица. Особенно такие вещи, которые меня опустошают.
Примечание: Курсивом выделентекст автора, обычный шрифт текст Антона, Жирным текст Музы,Подчёркнутым рассказ героев, придуманных Антоном, от первого лица.
Письма
Антон снова был в городе Ё. Он даже виделся с Л., и мир после этого не перестал существовать. Он уже сам раскрасил свою пустоту. Он уже вышел из головокружения разделенности, из пелены. Пепел к пеплу.
Отчего такой восторг? Подумаешь новостройки и расписанные граффити заборы, отделяемые золотистым туманом из замёрзших, колючих капель воды.
Но эти маленькие стрелы жалили, впрыскивая сладкий яд, с пушком и невероятным ароматом. Антон знал, что это любовь. О любви и персиках им было сказано немало. И то, что любовь пахнет персиками, и то, что персики были созданы Богом как воплощение совершенства, и о том, что это цвет городских зорь.
Чувства, спрятанные глубоко, замороженные подо льдом, просыпались. Хотелось глотать индустриальный воздух Ё. И что здесь такого особенного?
Говорят, что любят не за что-то, а просто так.
Чёртовы персики.
Я прибавил шагу. Огромная головоломка разворачивалась. А сердце, вторя шагам, ускоряло стук, и не хватало воздуха, чтобы дышать, казалось, что воздух не внутри, в лёгких, а под ногами.
Дальше сесть на знакомый автобус. За окном растрескается сумерками морозный март. В автобусе пахнет газом. И, хотя тусклые лампы лишь немного обгоняют сгущающуюся ночь, мне до безобразия светло.
Во рту пересохло от волнения. Все эти сны и изрешеченная ими, изодранная в клочья, истекающая соком музыки, реальность, гнали в то место, где я однажды жил.
Мне было тесно в теле. Весь выбор заключался в отказе от выбора. Все соки уходили в горние высоты и на алтари муз.
Автобус тем временем мял колёсами снег знакомого района города. Выкидыш больного воображения? Даже если найду нужное, что буду с ним делать?
В руках блокнот с набросками, как чужой, как музейный экспонат. Что в нём такого особенного? Он источал свет, как и талый пол автобуса.
Ночь наступила бесповоротно.
«Я спокойно отношусь к крушению моих иллюзий. Может быть, даже, с благодарностью. Ведь с каждой парой разбитых розовых очков, я становлюсь чуточку ближе к пониманию истинной природы мира и сущности людей. Разбиваются не только розовые очки, часто разбиваются так же серые, черные и коричневые стёкла. Но сейчас всё во мне трепещет от мысли, что какая-то большая тайна может раскрыться».
Ночь наступила бесповоротно.
«Я спокойно отношусь к крушению моих иллюзий. Может быть, даже, с благодарностью. Ведь с каждой парой разбитых розовых очков, я становлюсь чуточку ближе к пониманию истинной природы мира и сущности людей. Разбиваются не только розовые очки, часто разбиваются так же серые, черные и коричневые стёкла. Но сейчас всё во мне трепещет от мысли, что какая-то большая тайна может раскрыться».
Конечная. Антон вышел из пустого автобуса в морозную тишину и побрёл к дому, в котором когда-то жил. Почтовый ящик был набит письмами. Антон оттуда переложил их в рюкзак. Теперь прочь из подъезда, пока не разрыдался от ностальгии. Любопытство кусало за бочок, но Антон не открывал рюкзак и не оглядывался назад, как будто от этого станет каменной статуей. И только оплатив проезд в обратном направлении, он устроился на мягком сиденье в самом углу и приняться за чтение.
Украденный смех
Наверное, настоящее одиночество это когда у тебя не осталось даже воображаемых врагов, потому что они все подохли.
Письмо Музе
Я пишу тебе, муза, потому что каждый раз, когда слова пропадают, я, как маленький ребенок, боюсь, что они никогда не вернутся. Я плачу под кроватью, и читаю детские молитвы словесному богу, я зажмуриваю глаза, представляя, что когда я открою их, все станет как было слова окажутся там же, где и были до того, как исчезли.
Душа рвется от любви каждую секунду, когда пальцы касаются букв, когда мягко струятся целительные звуки. Это удовольствие, которое нельзя ничем заменить и никак переделать. Это источник моего вечного блаженства.
***
А смех просто стал странным. Я боюсь что никогда больше не смогу смеяться так, как раньше без скептичной оглядки на причину и суть смеха.
Письмо Антону