«Оно и видно», откомментировал это заявление Даневич и ушел, хлопнув дверью.
С тех пор Вагин его не встречал.
Отнесешь в типографию, пусть вставят, велел Свечников, подвигая к нему исправленную во время разговора афишу.
В зазор между Мусульманским клубом и Домом трудолюбия вонзилась красная карандашная стрелка, указывающая, куда именно следует поместить сделанную на полях надпись:
«Губернский эсперанто-клуб ЭСПЕРО. Концерт с участием петроградской певицы Зинаиды. Кунгурская ул., в помещении бывш. Стефановского училища. Начало в 8:30 вечера».
Не получится, злорадно сказал Вагин. Первого июля Казароза выступает в гортеатре.
У них там начало в семь, а у нас в половине девятого, отмел Свечников этот аргумент.
Казароза будет петь в вашем клубе? заинтересовался Осипов.
Да, будет.
Надо же! Как это вы ее уговорили? Перед войной она была безумно популярна, в Петербурге по ней все с ума сходили.
Сами-то ее слышали?
Было дело.
На какой пластинке?
Что значит на какой?
То и значит. У нее несколько пластинок.
У меня только одна.
И что она там поет?
Осипов задумался, затем напел две строчки:
Быть может, родина ее на островах Таити.
Быть может, ей всегда всего пятнадцать лет.
Это не она, определил Свечников. У Казарозы нет пластинки с такой песней.
«Губернский эсперанто-клуб ЭСПЕРО. Концерт с участием петроградской певицы Зинаиды. Кунгурская ул., в помещении бывш. Стефановского училища. Начало в 8:30 вечера».
Не получится, злорадно сказал Вагин. Первого июля Казароза выступает в гортеатре.
У них там начало в семь, а у нас в половине девятого, отмел Свечников этот аргумент.
Казароза будет петь в вашем клубе? заинтересовался Осипов.
Да, будет.
Надо же! Как это вы ее уговорили? Перед войной она была безумно популярна, в Петербурге по ней все с ума сходили.
Сами-то ее слышали?
Было дело.
На какой пластинке?
Что значит на какой?
То и значит. У нее несколько пластинок.
У меня только одна.
И что она там поет?
Осипов задумался, затем напел две строчки:
Быть может, родина ее на островах Таити.
Быть может, ей всегда всего пятнадцать лет.
Это не она, определил Свечников. У Казарозы нет пластинки с такой песней.
Знаете все ее пластинки? удивился Вагин.
Да, по каталогу магазина Гольдштейна в Питере.
И сколько их всего?
Четыре, на пальцах показал Свечников. Пластинки с такой песней у нее нет.
Ее убили неделю спустя, 1 июля.
Возраст этой женщины для Вагина остался тайной. Теперь он был старше, чем она тогда, по меньшей мере вдвое, а если считать ее вечно пятнадцатилетней таитянкой с лотосовым венком избранницы в смоляных волосах, то впятеро. Любимцы богов умирают молодыми. Вагин давно перешагнул тот возрастной порог, за которым любая презираемая смолоду банальность сбрасывает с себя ветхие лохмотья слов и предстает в сияющей наготе вечной истины.
Глава 2
Сестра
Если бы предложили объяснить, зачем он, восьмидесятилетний старик, недавно перенесший операцию на почках, два часа простоял в очереди за билетами на Казанском вокзале, а потом сутки трясся в душном вагоне, где не открывалось ни одно окно, Свечников не смог бы этого сделать. Всего-то и было письмо от незнакомой учительницы с Урала казенно-вежливые обороты, два-три полузнакомых имени, несколько вкрапленных в текст слов на эсперанто. От имени городских эсперантистов, которые решили обратиться к своим корням, эта Майя Антоновна просила его написать воспоминания о клубе «Эсперо».
Из ведомственного издательства ему иногда присылали на рецензирование мемуары бывших коллег, и он, суеверно радуясь цепкости своей памяти, сочинял ядовитые рецензии с перечислением фактических ошибок, писал и статьи для ведомственного журнала, но тут с самого начала ясно было, что ничего не выйдет. Неделю Свечников уныло тыкал одним пальцем в клавиши машинки, наконец бросил этот мартышкин труд, спустил его жалкие результаты в мусоропровод и сорвался. Даже дочь не предупредил, позвонил ей на работу уже с вокзала.
В поезде от духоты начался приступ астмы, и купировать его удалось не сразу. Спал плохо, зато на следующий день, едва сел в такси, возникло пьянящее чувство, будто не сам захотел сюда приехать, а привела судьба, которая движет им через его же собственные желания, как бывало в юности, а не вопреки им, как теперь. С Покровской свернули на Кунгурскую, и он еще издали увидел силуэт Стефановского училища.
Вокруг выросли белые двенадцатиэтажки с магазинами «Океан» и «Яблонька», но здание училища осталось прежним тот же бордовый кирпич, зубчатые бордюры вдоль стен, портал парадного входа с лепниной под дерево. Уцелел даже встроенный в правое крыло четырехгранный шатер часовни Стефана Великопермского.
Отсюда улица круто уходила вверх, к желто-белой громаде Спасо-Преображенского собора с его исполинской уступчатой колокольней. Навершье креста на ней было той условной точкой, которой обозначался город на географических картах. Дальше не оставалось ничего, кроме неба. За собором, с вершины самого высокого из семи, как считалось, городских холмов, берег почти отвесно обрывался к Каме.
Народный суд заседал в клубе водников «Отдых бурлака». При старом режиме это был ресторан «Гренада», его одноэтажное здание с широким, как у мечети, куполом и мавританскими окнами располагалось возле речного взвоза, в квартале от примыкавшего к кафедральному собору кладбища для именитых граждан.