– Вам и вправду небезразлична эта девушка?
– Да!
– А я думала, она проводит время с вашим старшим инженером.
– Это меня устраивает.
– Простите мою тупость, но здесь что-то не сходится.
– Когда я двинусь дальше, то оказаться связанной со мной может быть для нее смертельно опасно. Поэтому я бы предпочел, чтобы она отправилась в противоположном направлении.
В следующем причальном отсеке было шумно и деятельно – фелицианский грузовик загружали слитками очищенных редких металлов, жизненно важных для фелицианской военной промышленности. Они не стали туда заглядывать, отыскивая какой-нибудь еще тихий коридор. Майлз поймал себя на том, что комкает в кармане разноцветный платок.
– А он тоже грезил о вас все эти восемнадцать лет, – внезапно произнес Майлз. Не это он собирался сказать... – У него была фантазия – и в ней вы были его женой, честь по чести. Он так крепко за нее держался, что, думаю, она была для него реальностью – по крайней мере, иногда. Вот так он сделал ее столь реальной и для Елены. Галлюцинации можно потрогать. Они даже сами могут прикоснуться к вам.
Эскобарка, побледнев, замерла, привалилась к стене и сглотнула. Майлз вытащил из кармана платок и принялся беспокойно комкать его в руках; на мгновение у него возникла абсурдная мысль протянуть платок ей, бог знает в качестве чего, – тазика, что ли?
– Простите, – проговорила, наконец, Элена. – Но от одной мысли, как он все эти годы лапал меня в своем больном воображении, мне делается дурно.
– Он был непростым человеком... – тупо начал Майлз и осекся. Он расстроено зашагал из стороны в сторону – два шага, поворот, два шага... Потом сделал глубокий вдох и резко припал на одно колено перед эскобаркой.
– Мэм! Константин Ботари прислал меня молить вас о прощении за все дурное, что он вам сделал. Лелейте, если хотите, вашу месть – вы заслужили это право, – но удовлетворитесь ею, – упрашивал он эскобарку. – По крайней мере, дайте мне ваше посмертное приношение, которое я бы мог сжечь для него, что-то символическое. Я прошу вас об этой услуге как посредник – по праву его сюзерена, его друга... И, поскольку он был рукой моего отца, всю мою жизнь простертой надо мною ради моей защиты, – это сыновье право.
Элена Висконти отступила к стене, словно ее загнали в угол. Майлз, не поднимаясь с колена, заерзал, отодвинувшись на шаг назад, и сжался, словно пытаясь уничтожить, растереть об палубу всякий намек на свою надменность или на попытку ее принудить к чему-то.
– Черт побери, я теперь буду считать вас весьма странным человеком – и вы не бетанец, – пробормотал она. – Ох, ну встаньте же! Вдруг в этот коридор кто-нибудь войдет?
– Не встану, пока вы не дадите мне посмертного приношения, – ответил он твердо.
– Да чего вы от меня хотите? Что такое посмертное приношение?
– Что-то вам принадлежащее, что вы сжигаете ради успокоения духа мертвого. Иногда вы это делаете для друзей или родственников, иногда – для душ убитых врагов, чтобы они не являлись вам потом. Хватает локона, – он провел рукой по голове, демонстрируя небольшую проплешину у себя на макушке. – Вот... двадцать два пеллианина, погибшие в прошлом месяце.
– Это что, какое-то местное суеверие?
Он пожал плечами.
– Суеверие, обычай... я всегда считал себя агностиком. И только недавно пришел к тому, что... что человеку необходимо иметь душу. Пожалуйста! Я не буду вам больше докучать...
Она резко выдохнула, недоумевающе и раздраженно. – Ладно-ладно... Тогда дайте мне этот нож, который висит у вас на поясе. Но только поднимитесь.
Он встал и протянул ей дедовский кинжал. Она срезала короткий локон. – Этого достаточно?
– Да, это то, что надо. – Он подставил ладонь – завиток был холодным и шелковистым, словно вода, – и сомкнул пальцы. – Благодарю вас.
Она покачала головой. – Сумасшедший...