Пренебрежение Дебора общепринятыми нормами было сродни философии героя «Записок из подполья» Достоевского: он доводил в жизни до крайности то, что другие не осмеливались доводить и до половины. «Я испытывал радости, признавался он, малодоступные людям, жизнь которых подчинена злополучным законам этой эпохи».[26]
Самопровозглашенный «доктор никаких наук», Ги Луи Мари Винсен Эрнст Дебор появился на свет в 1931 году на окраине Парижа, в 20-м округе, в квартале Мозайя. По его словам, его семья принадлежала к мелкой буржуазии, разорившейся в 1930-х годах, когда до востока докатился экономический кризис, сотрясший Америку. В юности «я не придавал значения абстрактным вопросам, связанным с будущим. Я медленно, но верно двигался, говорил он, к жизни, полной приключений, причем с открытыми глазами. Я даже помыслить не мог о том, чтобы пойти учиться и приобрести одну из тех профессий, которые позволяют заработать на кусок хлеба, все эти занятия представлялись мне абсолютно чужеродными и противоречили моим убеждениям».[27]
Дебор редко приоткрывает свое прошлое. Его родственники по материнской линии, возможно, были богаче, чем он говорит. Доподлинно известно лишь то, что детство у него было отнюдь не безоблачным. Возможно, он чем-то походил на Стивена Дедала,[28] которого с юных лет преследовали неудачи. Отец Дебора скончался от туберкулеза, когда мальчику было всего четыре года. У Ги обнаружилась астма, и его мать Полет вместе с бабушкой Лиди «Ману» перед самым началом войны перебрались на юг, в Ниццу, тем самым в дальнейшем оказавшись за пределами оккупационной зоны. Полет прилагала все усилия для того, чтобы семья не распалась. Обе женщины души не чаяли в Ги, и он рос избалованным и испорченным ребенком. Вскоре Полет завела роман с итальянцем инструктором по плаванию, и в 1942 году у Ги появилась единоутробная сестра Мишель Доминик. В том же году разросшееся семейство переехало в По, на роскошный курорт в предгорьях Пиренеев к западу от Ниццы, и обосновалось в самом центре города. Ги поступил в местный лицей (сейчас он называется лицей Луи-Барту). Он был довольно замкнутым и не по летам развитым ребенком, закомплексованным и заносчивым, читающим запоем приключенческие романы и стихи.
По странному стечению обстоятельств в той же школе в 1863 году учился любимый поэт Ги Изидор Дюкасс, известный под псевдонимом граф Лотреамон. Через несколько лет Лотреамон опубликовал «Песни Мальдорора» (1869) и «Стихотворения» (1870), два сборника стихов, переносящих читателя в безумный галлюцинаторный мир. Они стали классикой прото сюрреализма, одновременно прекрасной и гротескной. Лотреамон скончался в возрасте 24 лет, менее чем через год после выхода «Стихотворений». Дебор полюбил Лотреамона за вызывающую дерзость; разочарованный юноша нашел в нем родственную душу. «Поэтические хныканья нашего века всего лишь софизмы» с этой строки начинаются «Стихотворения». Дебор никогда не переставал восхищаться Лотреамоном и давал самые высокие оценки подлинному изобретателю détournement, в будущем любимого времяпровождения ситуационистов.[29] В части II «Стихотворений» «переворачиваются» знаменитые стихи и максимы Паскаля, Гюго, Канта и т. д. Чем рациональнее подмена понятий, отмечает Дебор в эссе «Методы высвобождения» (1959), тем менее эффективно высвобождение. Лотреамон писал только по вечерам, сидя возле пианино, перед ним неизменно стояла бутылка абсента. Поэт-молчальник сочинял слова, барабаня по клавишам, к вящему неудовольствию соседей. Творчество его нельзя отнести ни к одному жанру.
Дебор в 19 лет. Кадр из его фильма «Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя»
«Песни Мальдорора» были не романом и не поэмой в прозе: они не подчинялись линейной траектории, автор часто играл временами, перескакивал с единственного лица на множественное и сознательно пренебрегал пунктуацией. Это был полет фантазии, мечта, галлюцинация, повреждение ума, эпическая одиссея Мальдорор, «князь тьмы», хулил Бога и приветствовал «древний океан». Мальдорор, по словам Лотреамона, был злодеем, который, «быть может, за сотни миль от вас, а быть может, всего лишь в двух шагах».[30] Мальдорор воспринимался как богохульник, и издатели отказывались печатать это произведение, опасаясь судебных исков. Некоторое время «Песни» находились под запретом. В наше время, однако, творчество Лотреамона сделалось классикой. Некоторые строки приобрели печальную известность своей сюрреалистичностью: «соседство на анатомическом столе швейной машины с зонтиком».[31] В «Песнях Мальдорора» мы также находим целую россыпь намеренно затемненных для понимания сравнений: «прекрасный, как закон затухающего с годами роста грудной клетки при диспропорции между тенденцией к увеличению и количеством усваиваемых организмом молекул»; «прекрасным, как аномалия в строении детородного органа». И сравнение, которое Дебор любил цитировать: «прекрасный, как трясущиеся руки алкоголика».[32]
Рассудительные «Стихотворения» были антиподом бессвязных «Песен Мальдорора», моральным противоядием, отрицанием и ниспровержением процессом высвобождения. Сам Лотреамон, по всей видимости, болел шизофренией, и его творчество выдает личность, съедаемую темным началом, подобие доктора Джекила. «Стихотворения» пересыпаны афоризмами, ставшими священными коровами для Дебора и ситуационистов, которые довольно скоро присвоят себе и зло высмеют многие «великие» труды и идеи. «Плагиат необходим, настаивал Лотреамон. Прогресс требует плагиата. Он неотступно следует за фразой автора, пользуется его выражением, стирает ложную мысль и заменяет ее верной».[33]