Ну да, ну да Совсем разжиреют, потеряют сноровку, хмуро ответил Эл-Эм. Ладно. Я буду устраивать им специальные сборы, семинары и тренинги, чтобы не потеряли форму. Расширю спортивную базу А то надублируете растяп, которые еще и раствориться не успеют, как их сцапают. Послушные, говорите? Вот языки-то и пораспустят.
Послушные Вам. Вы прикажете они и не распустят, убедительно молвил Гастрыч. «Ты не встанешь он не взлетит», процитировал он Роберта Рождественского. Для них первое слово главнее второго. Первое слово сказал Ленин, а второе Гитлер Первое слово съела корова Ну, со временем мы насобачимся печатать их вообще без языков.
Хорошо, тогда наше слово купеческое, несъедобное, важно сказал Куккабуррас и начал вставать. Извлекунов и Гастрыч метнулись к нему, чтобы поддержать за локти. Вы бы хоть попрыскали тут чем одеколоном, что ли, посоветовал тот на прощание.
Глава третья. Давным Давно
22. Давно
Корысть была не очевидна, вопрос был задан неспроста.
«Зачем я должен платить им за отвар, когда могу просто взять его?» мрачно размышлял Куккабуррас по дороге домой. Гориллоиды, хранившие его искривленное тело, сидели безмолвно и только сияли зелеными, таксистскими огоньками глаз, словно придуманные чучела для детского аттракциона ужасов и неожиданностей. «Мы свободны, предупреждали таксисты. Присаживайтесь. Больно не будет».
«Затем, что ты не знаешь, как его делать», Артур Амбигуус-младший раздумывал о том же, и мысли их каким-то образом соприкасались в эфире и сообщались друг дружке.
«А ты мне расскажешь, отзывался Куккабуррас. Ты же догадываешься, что мне рассказывают все и про все, когда мне этого хочется».
Свечение глаз гориллоидов, ловивших куцые обрывки этих неизбежных телепатических переговоров, усиливалось. Когда шеф просил, они побуждали к откровенности молчаливых упрямцев.
«Я расскажу, немедленно согласился собеседник. Но только сначала я все расскажу Давно»
Куккабуррас помрачнел еще гуще, став похожим на ящера, которому приставили вилы к горлу, предварительно подсунув зубья под защитные пластины панцирной чешуи. «Давно» не было словом, обозначавшим время свершения какого-то важного события убийства, грабежа, зачатия, разборки, отсидки. «Давно» было кличкой, погонялом, и говорило, скорее, о любимом действии Давно: давить, да так, что из раздавленного получалась рифма Такое разъяснение обычно вызывало всеобщий смех по ситуации. Эл-Эм поморщился. Когда и как этот молокосос узнал про Давно?
Ответ прилетел сам собой, соловьем из никогдашнего лета: «Я не знаю Давно. Но с этим Давно чалился Гастрыч»
Куккабуррас сделал знак, повелевая налить себе коньяку.
Гориллоид исполнил его порочное желание, одновременно без спроса включив музыку Малера не громко и не тихо, а так, чтобы лучше думалось. Малер, Вагнер, Шопен, Шнитке и Таривердиев были любимыми композиторами Эл-Эм, и все они, в неузнаваемом виде, томились в его сотовом телефоне, прислуживая музыкой.
«Да, там сидел этот фраер, и фраер, на счету которого не одна ходка. Этот мог запросто познакомиться с Давно. Если Давно узнает, и мы еще пуще пересечемся в интересах, начнется война. Надо, чтобы Давно узнал позже. Самым последним. Надо, чтобы Давно не стало вообще!» осенило Куккабурраса.
Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.
В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно с чего он взял? Ничего не придется платить!
Идея универсальных услуг привлекала его все активнее.
В конце концов, все точки будут его, Куккабурраса. Он будет осведомлен в расположении и планировке лабораторий; все документы останутся у него на руках. Он будет числиться генеральным директором через подставное лицо да хоть бы и через собственную копию. Правда, ему придется заплатить за Давно с чего он взял? Ничего не придется платить!
Куккабуррас изобразил новый знак.
Дай мне Давно, приказал он гориллоиду.
Обезьяньими, не приспособленными для сотовой связи пальцами, гориллоид защелкал по кнопкам. Дождавшись ответа Давно, протянул Куккабуррасу трубку.
Приветствую тебя, брат, произнес Куккабуррас малоприятным скрежещущим голосом. Он выбрал относительно нейтральный тон, дабы Давно не заподозрил ни опасность, ни еще более опасную в устах Эл-Эма любезность.
Капитан Флинт! послышалось обрадованное Давно. Куккабурраса прямо-таки перекосило сверх мыслимого: он ненавидел, когда этим пакостным погонялом намекали на его одноглазие. Он сразу забывал и о славных мужах, Нельсоне и Кутузове, которыми его утешали льстивые прихлебатели и проститутки. Мрачные мысли сопряглись с окулистом, симпатии к которому тоже мигом поубавилось: авторитет, страдая циклотимией, вообще тяготел к довольно частым переменам настроения. «Капитану Флинту» он предпочел бы простого «Пирата». Хотя и эту братию не жаловал там попугаи, а от таких недалеко и до петухов Давно между тем продолжал: Ты как, при делах? Давай повидаемся, заруливай ко мне, я только что мангал поставил, в бассейне у меня резвятся золотые рыбки, охочие для фигур твоих пропорций и форм Я словно чувствовал, когда заказывал.