Иногда, в недолги минуты размышления над диссертацией Петру казалось, что он формулирует и доказывает неминуемую гибель плановой системы экономики социализма, которая возможно уже и до него доказана кем-то там, на «Западе». Возможно такие работы и есть в закрытых фондах научных библиотек, но к которым допускают лишь с профессорским званием, когда индивидууму с уютом в жизни уже не хочется «ломать устои».
Остерегаясь от возникающей в мозгах крамолы, Петька чуть ли уже не кричал своим мыслям «чур-чур меня», забрасывал свои черновики в стол и шёл общаться с конкретными могильщиками капитализма на «Москва-Товарная». Тем более, что аспирантских ста рублей катастрофически не хватало даже на молоко годовалой дочке.
Могильщики капитализма, уставшие от своей исторической роли и тяжёлого физического труда, после каждого разгруженного вагона солидарно скидывались в общий котёл из заработанного и наворованного. Потом дома ругалась жена, ночью ныли натруженные мышцы, а диссертация вызывала отвращение, как лозунги «Слава КПСС».
Научные руководители, видимо, сделав выводы из визуальных наблюдений и представляемых изредка анонсов о движении в работе над диссертацией, предложили Петру научную командировку на Уралвагонзавод. Там, мол, говорили ему на кафедре, один коллектив одной бригады одного цеха уже практикует хозрасчётные отношения.
На режимном заводе, в цехе ширпотреба, в каптёрке бригадира хозрасчётной бригады Петька пропьянствовал целый месяц. А напоследок, уже сидя с бригадиром в ресторане, этот бригадир всучил «исследователю» пакет с деньгами, сумма которых, когда Пётр их пересчитал в гостинице, равнялась его годовой аспирантской стипендии.
Петька понял, что это взятка за то, чтобы «исследователь» не раскрывал перед широкой общественностью конкретные «рычаги» хозрасчёта. Практика подтвердила теоретические мысли аспиранта. Если народу не мешать со стороны государства, народ и себя обогатит, и ресурсы сохранит, и государству кое-что достанется. Только жадным не надо быть. И народу, и государству.
А вот что надо сделать, чтобы «не быть жадным», Петька размышлял на обратном пути уже сидя в полупустом вагоне-ресторане. Заканчивая поллитру «Армянского», Петька спросил добродушно, в тяге к общению проходившего мимо мужика, даже не всматриваясь в его внешность: А вы знаете, что хозрасчёт смерть социализма? Во-о-обще
Тот остановился, потом присел за столик, уставившись на Петра взглядом голодного удава. Тут же щёлкнул пальцами, подзывая официанта. Без слов, ткнув в стоявшую на столе бутылку, показал официанту этот же палец, затем этим же пальцем обозначил жест «мигом».
Заплетающимся языком Петька долго рассказывал ему про своё видение социалистической экономики, а незнакомец слушал его, не перебивая, и глаза его туманились, как у сытого удава.
Утром Петька проснулся не в своём дешёвом купе, а в двухместном «СВ», обдуваемый кондиционером. На столике подрагивала под стук колёс бутылка фирменного «Ах-Тамар» и на блюдечке дольки лимона. Напротив сидел тот молчаливый мужик, похожий на удава. Похмелись, ласково сказал «удав». Пойдёшь ко мне работать? У меня тоже хозрасчёт. Уже давно Мне понравилось, как ты вчера базарил про гибель социализма. Меня зовут Михаил Маркович.