Хрустя унтами по тянувшимся к солнцу бритвенно-острым торосам, Романов резко уклонился от порыва ветра и тут же натолкнулся на Николая Алексеевича, чуть его не повалив. Тот стоял как вкопанный, выпучив глаза; сигарета блесной повисла на нижней губе, норовя подпалить его моржовые усы.
Андрей Андреич, смотри-ка, что это за катавасия такая, мать твою маковку!
Полурастаявший сугроб вокруг прибрежного черного валуна обнажил бесформенную, на первый взгляд, груду тряпья и бумаги. Все это висело на каком-то белом каркасе, очертания которого проступали сквозь полуистлевшие тряпки. При ближайшем рассмотрении каркас оказался ребрами скелета, останками человека.
«Дошли» с каким-то безразличием подумал Романов. Тоска и боль в груди, сидевшие занозой вот уже неделю, с момента приезда за полярный круг, как-то удивительно враз и легко отпустили его. Вслух же он произнес:
Ну вот, Николай Алексеевич, здесь станцию и поставим. Назовем «У погибшего альпиниста».
Глава 9
34°3814» S
58°2112»W
Буэнос-Айрес, Аргентина.
14 октября 1972 года
Ужин прошел скомканно. Мать была не в духе или обижена. Но это не помешало ей, как всегда, сесть во главе стола и прочесть традиционную молитву, которую Диего-младший помнил наизусть с пятилетнего возраста. Молитву эту Далма получила в письме от своей двоюродной сестры из Северо-Американских Соединенных Штатов, с острова Лонг-Айленд, с припиской: «это самая благословенная молитва, которую только может получить ваша семья». Спустя три недели сестра погибла в автомобильной катастрофе. Далма же исполняла эту молитву как завещание, перед каждым приемом пищи.
Торжественно клянусь, что всегда буду уважать собственность других людей и довольствоваться своим уделом, предначертанным мне в жизни милостью Господней. Я всегда буду испытывать чувство благодарности к своим хозяевам, никогда не стану жаловаться ни на положенную мне плату, ни на лишнюю работу, но постоянно буду вопрошать себя: «Что еще могу я сделать для своих хозяев, для своего народа и для Господа Бога?». Мы рождены на этой Земле не для счастья, мы рождены для испытания. И это испытание ноша Огня, данная нам для очищения наших душ. И если я хочу пронести этот Огонь из одного места в другое, то мне надлежит всегда быть человеком бескорыстным, трезвым, правдивым. Всегда быть чистым душой, телом, всеми своими делами и помыслами. Быть преисполненным уважения к тем, кого Создатель, в неизреченной своей мудрости, поставил надо мной. Если я выдержу это испытание, то после смерти причащусь жизни вечной, райского блаженства. Если же не выдержу, то буду вечно гореть в пламени ада, и дьявол будет ликовать, а Христос скорбеть обо мне.
Диего сидел, уткнувшись взглядом в яичницу. Отец, наклонив голову набок, восхищенно смотрел на мать. Потом, пока Диего уплетал трижды подогретый омлет с крупно нарезанными кусками красного сладкого перца, отец с матерью, поглядывая на сына, вполголоса обсуждали городские новости. За стеной, сбросив от жары одеяло, ворочалась младшая сестра Мария.
Совсем народ в городе с ума посходил. Говорят, появился какой-то маньяк, он убивает по ночам малолеток. Вот, послушай Она разгладила страницу местной газеты «Буэнос-Айрес ревью» на столе. Шеф полиции Дон Родригерс предостерегает местное население района Ла Бока, в особенности родителей несовершеннолетних детей. Не разрешайте прогулки детям в вечернее время. Или присматривайте за ними сами
Буэнос-Айрес потихоньку превращается в Мехико-сити. Закивал отец.
Этот маньяк просто так, вздыхая, продолжала мать, отодвинув газету в сторону, избивает несчастных до смерти, потом отрезает им уши и посылает в полицейский участок. Почтой, бандеролью. Дескать, лови меня, полиция! Вот он я!
Буэнос-Айрес потихоньку превращается в Мехико-сити. Закивал отец.
Этот маньяк просто так, вздыхая, продолжала мать, отодвинув газету в сторону, избивает несчастных до смерти, потом отрезает им уши и посылает в полицейский участок. Почтой, бандеролью. Дескать, лови меня, полиция! Вот он я!
Да, я слышал, родители из некоторых школ в нижнем городе даже решили ночные дежурства устраивать на улицах. Но разве за всеми уследишь? Отец, потягивая вино, скрипел плетеным креслом.
Сынок, ты бы не шастал по вечерам так поздно, а? Это хоть и не в нашем районе, а в Ла Бока, но береженого Бог бережет, мать погладила взъерошенную кудрявую шевелюру Диего.
И то верно, Диего, пока полиция не разыскала этого ублюдка, приходи домой засветло! Считай, что это мой приказ! сурово поддакнул отец.
Да, не беспокойтесь вы так, ма-пап! скороговоркой выпалил парень, отодвинув тарелку и чмокнув мать в щеку. И уже на ходу, убегая в свою комнату: Я ведь не один по вечерам-то хожу, а с друзьями
Диего-младший разделся, выключил старую настольную лампу и забрался под одеяло. За окном монотонно зудели цикады, хлопнуло окно у соседки, проехал, дребезжа на ухабах, автомобиль дяди Мариньи. Пустое ведро, подвешенное к кузову, характерно постукивало на каждой кочке. Пару раз возопили коты. Огромный город медленно готовился ко сну. Некоторое время Диего лежал без движения. За одной стеной тихо разговаривали родители, за другой вертелась, что-то бормоча во сне, младшая сестренка Мария. На столе среди книг, поблескивая в лунном свете черно-белыми боками, лежал подарок отца. Диего выполз из-под одеяла и, сделав в темноте шаг, споткнулся, едва не ударившись головой о стол. Наклонившись, он поднял небольшой черный мяч. Мальчик стоял посреди комнаты замерев, склонив голову к плечу, и по щекам его текли внезапные слезы. «Я никогда тебя не брошу, Кулуангва! Никогда!» Он бросился на кровать, покрепче обнял старый мяч и повернулся с ним к стене, поджав колени к груди.