Раскаянье
Пусть в омутах, в огне и в пыли,
на свет случайный забредя,
но продалась! Тебя купили
за час хмельного забытья.
Кому же камень вместо хлеба
своей рукой ты подала?
Теперь живи. Просись на небо.
Ищи забытого тепла.
Смотри в тоске напрасной жажды
на чистый, на весенний свет!
Душе, продавшейся однажды,
уже вовеки счастья нет.
Да будет жизнь моя легка мне,
когда дерюга, словно шелк,
когда колени в кровь о камни
на том пути, где он прошел.
Поединок
Лицо к лицу и грудь к груди.
Живу ли не пойму.
Мой враг любимый! Погоди
Не-быть-по-тво-е-му!..
Засим, прощай! И невдомек,
что слезы до утра.
Протяжный свист. Скупой дымок.
И кончена игра.
И жизнь пройдет. И мне вольно,
чтоб так она прошла.
А там «Матрона, ждут давно
Вас дети и дела».
Прощай
Прощай! Как верно в этот раз
без горечи и без прикрас
звучит прощальный мой привет,
и лжи в нем нет, и правды нет.
Да было всяко. А теперь
лишь грустно мне. Вот эта дверь
однажды скрипнет (место есть),
да кто войдет в нее Бог весть,
в лицо глядеть, колени гнуть
Не все ль равно? Изныла грудь.
Так тяжко мне, так тошно мне
в далекой этой стороне.
И улыбнусь, и погляжу,
да правды больше не скажу.
Себе слеза. К себе слова.
В свои ладони голова.
«Холодные волны, соленые волны»
Холодные волны, соленые волны
глаза застилают, туманят глаза
А все же я жизнью премного довольна.
Покойна, и нет мне дороги назад.
И сердце мое не боится известий,
не ждет, не тоскует, не сходит с ума.
А если немного оно не на месте,
его я на место поставлю сама.
О как все равно мне, в нем холод крещенский,
тоска ли о прошлом, глаза ль, голоса
А слезы в подушку от слабости женской.
Я знаю, что девичьи слезы роса.
А скажут мне вдруг, что мы песенку спели,
что он не дождался желанного дня
совсем я утешусь. Вы утром в постели
уж слишком спокойной найдете меня.
Довольно!
Это жизнь, приказавшая: «Хватит!»,
это ветер грядущего дня.
Он задушит, закружит, подхватит
унесет и оставит меня.
И пойду я к неведомой доле,
замедляя стремительный шаг.
Это жизнь моя! Воля! Раздолье!
Это ветер, поющий в ушах.
И всегда за моими плечами,
краше счастья и горше беды,
милый хищник с шальными очами
цвета мутной озерной воды.
Я шепну ему вдруг о надежде
на иные, на старые дни,
и они посветлеют Ведь прежде
так внезапно светлели они
Душа одна
Душа одна и не тоскует,
никто ладоней не целует,
не душит смех, не жжет слеза,
светлы, как день, мои глаза,
мой снег блестит, мороз крепчает,
и сердце радостно дичает,
и ветер юности моей
опять со мной на много дней.
Вслед циклу «Поединок»
Вере Алексеевне Пычко
1
Вот и все Так просто и нестрашно,
только меркнет милый белый свет.
День мой грустный, радостный, вчерашний,
знать, тебе возврата больше нет.
Сердце старше жизнь зато короче
Стоит быть однажды молодым,
чтобы вечно помнить две-три ночи
да жестокий папиросный дым!
2
Табачный дым, табачный чад
О как виски мои стучат!
И лучше сразу умереть,
чем знать про все, что будет впредь.
И жизнь без завтрашнего дня
так странно радует меня.
Над неоконченной строкой
суровый отдых и покой.
Из любви и беды
2
Табачный дым, табачный чад
О как виски мои стучат!
И лучше сразу умереть,
чем знать про все, что будет впредь.
И жизнь без завтрашнего дня
так странно радует меня.
Над неоконченной строкой
суровый отдых и покой.
Из любви и беды
(19561964 гг.)
Движение
Как просто жить. Как это грустно,
что просто жить, что все пройдет,
что все пройдет и ляжет грузной,
напрасной памятью про тот,
про этот день Воды в природе
приход, уход, круговорот,
по новым руслам и по моде,
на землю и наоборот.
Волнам плескаться об утесы,
дождям и ветрам, всем семи,
о совмещенные удобства
любви, базара и семьи,
корысти, страсти и коварства,
точащих землю, как кроты,
Отечества и Государства,
Косметики и Красоты
Все нерушимо, все едино,
неотделимо от лица,
все бережет свои седины,
стоит на месте до конца:
так мелко, словно бы на блюдце,
так глубоко не видно дна,
а волны бьются, волны бьются
Но пробивается одна!
Отрывки из поэмы
«Отцы и дети»
И вечный бой!
Покой нам только снится.
Сквозь кровь и пыль
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль.
Первый отрывок
Ты, с закрытою раною,
без пути, без свободы,
моя молодость странная,
мои «лучшие» годы.
Наша юность задавлена
то войной, то тюрьмою,
наша радость затравлена,
нас пустили с сумою.
И глядели овечками
и «сынами Отчизны»,
схоронясь за словечками,
что на «ство» и на «измы».
И все были невинными
и событьям покорны,
не мозгами, так спинами
шевелили проворно.
Мы ровесники вычурным,
сумасшедшим событьям,
ничего нам не вычеркнуть,
ничего не забыть нам.
И с рыданьями, с хохотом,
и в лохмотьях кровавых
полетит над эпохами
наша нищая слава.
И за горькою шуткою,
за наружным спокойством,
беспримерное, жуткое
и глухое геройство.
Второй отрывок
И снова древний скифский конь
летит! И снова нет покоя,
и всадник светлою рукою
нам посылает свой огонь.
По обнажившимся ветвям
и по наклоненным колосьям,
в дожди насвистывая, осень
идет, все теплое мертвя.
И радость вянет и мельчает,
и над родимой нищетой
до боли хочется молчанья
и ласки тихой и простой
Боль и безумье в сердце смятом,
вражда людей и смерть трудов,
печальный пепел городов,
и в гибель превращенный атом,
и разоренный мой очаг,
отец мой с профилем библейским
и мать моя с печальным блеском
в прическе темной и очах.