Дмитрий Олерон - Олимпийские сонеты. Стихотворения

Когда Феб в четвертый раз направлял Лошадей на пиры в Двор 
цы Солнца и Диана опять расцветала, вечно-мгновенная, 
в Гекатомбейон, 
Месяц Жертвоприношений, 
в акмэ Мощи, Искусства и Красоты, 
в Гекатомбейон
стекалась Эллада к золотым берегам Алфея, 
и там, в радостной долине, никогда не угаснет, казалось,
не умрет Союз Прекрасного.
Аларих 
землетрясения 
христианство, 
Угасала Мощь 
умирало Искусство 
уснула Красота, 
через тысячу лет Курциус снял с Олимпии пласт почвы
в двадцать пять футов.
Мгновенна Мощь 
мгновенно Искусство 
вечно-мгновенна Красота, 
уснет, как Диана, и проснется опять, как Диана, как
смена Лун золотых.

Смотреть вперед, отвергнув упованья,
Не знать часов, не верить в смену дней.
Закрой глаза и в сне окаменей,
Когда таков твой круг существованья.

В таком кругу прошедшее ясней.
Но разлюби свои воспоминанья:
Беги услад, беги очарованья
Изжитых лиц, событий и огней.

Ты помнишь миг: они пришли впервые.
Как сладко боль зажглась в твоей крови!
То, чуя тлень, шли черви гробовые.

Окаменей, их пир останови:
Как статуи, в недвижности живые,
В недвижном сне таинственно живи.

С безгласьем стен слиянно каменею,
В недвижном сне таинственно живу
Я снам камней отдался наяву.
О, тишь камней. Я вечно в ней и с нею.

И вас, живых, к себе уж не зову.
Спят хоры Ор. Я в тихом свете рею.
Мой Эвсельмос плывет по эмпирею,
Опарусив туманную главу.

Мой Эвсельмос, мой пленник и вожатый,
Пусть резвый Эвр твой парус напряжет:
Лететь туда, где Солнце страстно жжет 

Напрасно жжет тела усопших статуй.
А ты лелей скитальческий мой сон,
Гроза пловцов, ненастный Орион!

Намокший снег живую ткань плетет
В летучей мгле под влажным небосклоном.
Кричит баклан, и зыбь с протяжным звоном 
Удар в удар в брандвахту глухо бьет.

Здесь был Улисс. Вотще, под Илионом
Свершив свой долг, он вспять направил флот.
Кто в мирную Итаку отплывет,
Того судьба загонит к Листригонам.

Один, во тьме, он часто здесь блуждал
И небеса с надеждой вопрошал,
В овечий плащ закутавшись от снега.

Вотще. Молчал ненастный горизонт,
Кричал баклан, и с тяжкого разбега
В отвес скалы угрюмый бился Понт.

Я шел к своим и верил в неуспех:
О, сколько их, свершений несвершенных
Вдруг черный луч из чьих-то глаз бессонных
Впился в меня сквозь сеть мушарабьех.

О стольких снах, для воли схороненных,
О стольких снах шептал мой скорбный смех,
И дрогнул я от муки взоров тех,
В мой вольный бег завистливо влюбленных.

Быть может, мы друг в друге тех нашли,
Кому уделы наши для земли
Готовил Рок: тебе мои доспехи,

Моих друзей и недругов моих,
А мне твой мир, твои мушарабьехи
И сны в тени киосков кружевных.

И снилось мне: с взволнованных высот,
Где вился смерч подоблачной колонной,
Спускалась зыбь к прозрачности придонной,
Спускалась зыбь разбить хрустальный грот.

На дне морском, в тиши хрустально-сонной,
Ни рыб, ни трав, ни чудищ не живет:
Кто не доплыл до порта, только тот
Лежит в песках и спит, завороженный.

Бежали две, дитя и мать, по дну.
Все ниже зыбь спускалась в глубину,
Смотрела мать безумно и устало.

Но не могло дитя ее понять:
Склонялось к дну, задерживало мать
И камушки цветные собирало.

«Suavi mari magno turbantibus aequora ventis»

С высоких скал отеческой земли
В ненастный час, когда бушуют воды,
Люблю смотреть, как страждут мореходы,
Как рвется снасть и тонут корабли.

И в дни войны на битвы и походы
Люблю смотреть, от всех тревог вдали.
Я рад не злу: я рад, что обошли
Меня, меня суровые невзгоды.

Но лучше нет,  подняться в светлый храм,
Воздвигнутый в надзвездьи мудрецами,
И радость пить блаженными устами,

Сопричастясь к нетленным их дарам,
И видеть свет: и изредка оттуда
Смотреть на мрак мятущегося люда.

Я попирал ногами прах Элиды.
За мною вслед две чьи-то тени шли.
 «Hotel dLympie, Бордо, Клико, Шабли,
Табль дот, билльярд, оркестр, фут-болл и виды».

 О Зевс, о страж священной сей земли,
Прими меня под сень своей эгиды! 
Я протянул им пару драхм, и гиды
Ушли в тенях темнеющей дали.

Как тихо здесь. Смятенным, спешным шагом,
В пустынной тьме, в забвеньи, без пути,
Иду, один, над страшным саркофагом.

Как страшно здесь, как нужно здесь идти:
Здесь подо мной, века не увядая,
Бессмертно спит невеста молодая.

Здесь холм во тьме. А там, из-за барьера,
С Аркадских гор подъемлется луна
И плещет в дол, ярка и зелена,
Переклонясь, как полная патэра.

И все внизу,  как будто все из сна,
Которому в явленьях нет примера,
Все как смарагд, все странно, как Химера,
И призрачно, как глубь морского дна.

Сквозь зыбкий свет зеленого потопа,
Как с острова, гляжу с холма туда,
И в том, что там, не видно мне труда

Ряженного за драхму землекопа:
О, счастлив тот, кто в тихий час луны
Глядит во тьме на мраморные сны.

Когда в камнях неясным силуэтом
Свою мечту ваятель прозревал,
Быть может, день был тих и нежно ал,
И облачка сменялись над Гиметом.