- Как из печи дует, проклятый... Уж который день беспрестанно засвистывает... И охота вам была ехать... Да и делов-то...
Кириллу очень хотелось хоть что-нибудь узнать об этой загадочной поездке, но хозяин как в рот воды набрал.
- Ты погоняй лучше, - не вытерпел Буянов. - Подстегни пристяжную, да не шапкой своей козлиной, а кнутом ее дерни! Она у тебя только на беркутов и засматривается, - ворчал старик.
- Да ведь жарища, Микита Петрович... Прямо дышать нечем... Коней жалко...
- Ты не коней жалей, а хозяина. Вези скорее. Захворал я что-то.
Домой приехали поздно вечером. Буянов грузно вылез из тарантаса и прошел на свою половину, где жил вместе с внуком Родионом. Другую половину дома занимал сын-вдовец. Раздевшись, старик тотчас же послал за сыном.
Характер у Никиты Петровича был тяжелый и властолюбивый. Пятидесятилетнего Матвея он до сего времени держал в рабской покорности, даже не позволил ему после того, как у него умерла жена, второй раз жениться. Сейчас старик усадил сына перед собой, сам же, опустившись на край широкой деревянной кровати, тяжело переводя дыхание, заговорил:
- Неможется что-то мне... грудь словно камнем давит, слабну.
- За доктором надо послать. Куда ездил в такую жарищу, зачем?.. Никому ничего не сказал... Эх, тятя, тятя! - Сын укоризненно покачал головой. - Хоть бы прилег, пожелтел весь. Доктора надо, доктора!
- Помолчи, - властно перебил его Никита Петрович, вяло поднимая жилистую, мосластую руку. На секунду она повисла в воздухе, длинные с посиневшими ногтями пальцы, задрожав, сжались в кулак. - Я о деле говорить хочу, а он дохтора, - с хриплой одышкой продолжал Буянов. - Ишь какой заботливый... Что мне твой дохтор, жизни прибавит? Не надо. Мне уж без малого девяносто. Это вам, дуракам, жить да мой капитал мотать. Вот и вся ваша забота... По глазам вижу, рад отца в землю закопать, а дохторов-то позвать - дороже сотенной не возьмут...
Старик угрюмо сверкнул из-под седых бровей злыми, мутными зрачками и разгладил большую растрепанную бороду.
- Не греши, тятя! - взмолился оскорбленный Матвей Никитич и, сгорбив широкую костлявую спину, часто заморгал серыми раскосыми глазами.
- Может, и грешу, - медленно поднимая голову, проговорил старик Буянов. - Что грехи! Их и так набралось... Это не денежки. Грехи бог перещитает, а ежели один прибавился, невелика беда... Ежели обидел тебя, не взыщи с отца. Мне бог простит. Я поди того заслужил, чтобы за меня лишнюю свечку поставить. Не о себе заботу имел, а о вас, после спасибо скажете и не один молебен отслужите. Слушай со вниманием и не перебивай, да перечить не вздумай. - Буянов замолчал, жадно отхлебнул из ковша холодного кваса. - Родиона я думаю немедля женить. Вам дело большое предстоит. Хозяйка нужна будет самостоятельная. А дело такое, что тебе и во сне не снилось... Завтра же поедешь в станицу Шиханскую сватать дочь Петра Лигостаева. Помнишь, на скачках приз взяла? Ну вот, ее тогда все приметили, а Родька первый. Да и нельзя ее не приметить. Девица козырная. Хоть и балована, на лошадях скачет, зато не дура. Ребятишек народит и про скачки забудет. Правда, не богата, да ума палата и внуку по душе. Я когда ему сказал, так он меня, подлец, чуть от радости не задушил. Вон какой вымахал, в деда пошел. Теперь нащет капиталу. Деньги нужны наличные, и немалая сумма... Скоро нужны! Может, у Пелагеи перехватишь?
- Сколько надо, да и на что? Я тоже знать должен, для чего деньги, обиженно проговорил Матвей Никитич.
Ему неприятно было, что отец не доверяет ему и некстати напомнил о Барышниковой, которая питала к Матвею самые горячие чувства и вместе с ним вела все свои торговые дела.
- Сколько все-таки нужно денег, родитель? - переспросил Матвей.
- Не торопись! - Старик крепко зажмурил глаза и сжал ладонями скулы.