Я сказал девушке, что ситуация тяжелая. Ее глаза заблестели от слез, и прятать их она не стала. Девушка была не просто расстроена, она была в полном отчаянии из-за несчастья Сальво. Дрожащим голосом она прошептала: «Пожалуйста, сделайте все, что можете».
Я пытался оценивать ситуацию объективно, но мне не удалось полностью отключить эмоции. В глубине сердца я надеялся на чудо, так как не был уверен, что ежа можно вылечить так, чтобы он мог жить на воле. Для точного диагноза и прогноза нам требовались сложные аппараты, такие как компьютерный томограф, который мы обычно не используем.
Я поговорил с Дорте по телефону. Она сказала:
Если лечение не дает результатов, улучшений, задай себе вопрос, будет ли правильным оставить его жить в таком состоянии?
Это была сложная, бесконечная тема. В самом деле, что это за жизнь, если еж не может ходить или бегать?
Я также обсудил это с нашедшей его девушкой.
Если его можно спасти, но он не будет самостоятельным, я оставлю его себе навсегда. Я сделаю ему вольер у себя во дворе и буду кормить его. И если мне придется каждый раз кормить его с ложечки, я буду это делать, сказала она.
Мне бы очень хотелось спросить самого Сальво: «Что бы ты выбрал: жизнь или смерть?» И больше всего мне хотелось, чтобы он мог мне ответить.
Какая дилемма! В любом случае, я решил попытаться. Усилия могли оказаться не напрасными, потому что состояние Сальво было результатом травмы головы. Кроме того, за двадцать лет моей работы ветеринаром я уже повидал другие на первый взгляд безнадежные случаи, закончившиеся неожиданно благополучно. Поэтому в случае Сальво я следовал протоколу, рекомендуемому Вейлским госпиталем для диких животных в подобных ситуациях.
Я считаю, что эвтаназия крайняя мера, к которой я бы вообще никогда не прибегал. Потому что она причиняет страдания. Могу оправдать ее, только если нет ни малейшего проблеска надежды. Только когда ситуация действительно непоправима. Только когда нет другого возможного лечения и когда она освобождает от ненужной боли и страданий. Только из милосердия.
Думаю, что даже физически ограниченный еж имеет право жить. Конечно, он не сможет бегать, охотиться и быть самостоятельным, но если он не испытывает боли, почему мы должны лишать его жизни, пусть «другой», но тем не менее не такой уж плохой? Идеально было бы поселить этих «иждивенцев» у людей, готовых заботиться о них с вниманием и любовью. Безусловно, еж, как любое другое дикое животное, должен жить на свободе, но на самом деле есть и такие ежи, которые всю свою жизнь проводят на одном участке.
Одно из моих желаний создать место исключительно для ежей с ограниченными возможностями на том участке земли, который я купил тем летом рядом с «Раем» Сюзанны. Это еще один рай.
Да, «одно из желаний», потому что у меня есть много других. Например, еще больше заповедных уголков природы для ежей и других животных, и для дубов, буков, каштанов и боярышника Одна мечта за другой. Целая куча.
Мне приходилось кормить Сальво из рук, чтобы он мог поесть, или класть еду совсем рядышком, прямо у него под носом.
Он не мог сдвинуться с места ни на сантиметр.
В тот вечер я взял его с собой, когда пошел спать, чтобы он всегда был у меня на виду. Я не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось в мое отсутствие. Я положил несколько подушек с противоположного края кровати, чтобы еж не упал. Когда я проснулся следующим утром, он лежал ближе. Он подтянулся ко мне. Возможно, он искал тепла. Я открыл глаза и встретил его безропотный и меланхоличный взгляд.
Однажды ночью, как я и опасался, ему стало заметно хуже. Он умирал. Я был опустошен. Я позвонил Дорте. И она помогла мне принять это. Со свойственной ей удивительной чуткостью. Она сказала:
Не оставляй его умирать одного. Дай ему почувствовать твою любовь. Твое тепло. Возьми его в руки и прижми его к груди. Не отпускай его. Пока он не уйдет.
Я прижал ежа к сердцу. Держал его обеими руками. Я чувствовал себя ужасно, потому что действительно отчетливо ощущал, как его жизнь угасала, покидала его. Его голова снова дернулась. В какой-то миг, я уверен, он посмотрел на меня. Затем раздался вздох. Тихий.
Последний.
Бедный, дорогой, маленький Сальво. Мы не справились. Может быть, он покорил меня, потому что был инвалидом. Есть что-то особенное в ежике с физическим недостатком.
В порыве отчаяния я опять позвонил Дорте. И она снова утешила меня.
В конце августа появилась Джо. Новый, еще более сложный вызов. Она была крохой. У нее были повреждены спина и задние лапы. Ее растерзала собака. Мало того, она была еще и очень маленькой. Всего 17 грамм. Меньше, чем Нинна, когда я встретил ее впервые. Легче шелкового платочка. Легче вуали. Я сделал несколько фотографий и отправил их Джулии. Она написала:
«Она действительно очень маленькая. Массимо, тебе потребуется много везения».
Я начал лечить ежонка подходящим антибиотиком. Чтобы дать корректную для ее веса и состояния дозу, я разводил какие-то невероятно слабые растворы. Джо отреагировала хорошо. И у нее появился аппетит. Она росла. Помню, как она, выпивая молоко, засыпала на моей ладони. Я улыбался от нежности. Затем очень аккуратно перекладывал ее на подаренное кем-то кашемировое покрывало, и она удобно устраивалась в его складках. По мере ее роста становилось очевидным, что пальцы ее задних лап омертвели. Сначала образовалась полоска потемневших тканей, а затем пальцы отпали. Все сразу.