Ближе к полудню солнце уже вовсю прожаривало верхние ярусы Приюта Окаянных, на которых, то и дело припадая глазом к подзорной машине, маялся седой стражник Айран, а после полудня постепенно переносило остатки лета в крепостной двор. По случаю свободного дня там раздавались шум, гам, визг и творилась свойственная этим звукам всяческая суета. Возле забитых в каменную твердь крепостного двора четырех столбов с закрепленными на них корзинами шла яростная игра в два мяча, (хотя мяч для облегчения судейства над головами взлетал один), тут же через веревку прыгали девчонки и гонялись друг за другом, стараясь «осалить», мальчишки.
Чуть в стороне на плите, служащей основанием гранитной вазы, что возвышалась в самом центре крепостного двора, а точнее на прилаженной сверху широкой доске, жмурился солнцу толстый рыжий кот. В паре локтей от него, обхватив плечи, сидел худой черноволосый мальчишка с длинным носом, которого звали Тисом. Лет ему было всего одиннадцать, но всякий дал бы ему на пару тяжелых лет больше. Наверное потому, что вид он имел бледный и изнуренный, словно только что встал на ноги после тяжелой болезни, что в общем-то как раз так и было. И за плечи он держался по той же самой причине, даже горячее осеннее солнце не могло выгнать из его худого тела судорожного озноба.
Сейчас-сейчас, прошептала одна из трех подкравшихся к Тису со спины девчонок темноволосая, как и вся троица, соорудившая из своих локонов две тугих косы, отчего ее широко открытые глаза казались еще больше, и вдруг пробасила. Кто это?
Дина, конечно, угадал Тис, ощупывая закрывшие ему глаза пальцы второй девчонки из троицы темноглазой разбойницы с острым носом и стянутыми в упругий хвост роскошными черными кудрями. Хотя голос был Йоры. Как дела? Опять ходили на среднюю башню?
И опять ничего не проглядели, вздохнула Дина, беря кота на руки и садясь рядом с Тисом. Нет там ничего. Просто камень и все. Или мы слепые и глухие. Кстати! Как ты нас всегда угадываешь? Пальцы у нас одинаковые, даже пахнут они одинаково. Специально одну и ту же карамель сосали и пальцы облизывали. Или у тебя глаза на затылке?
Я же тебе объясняла, улыбнулась третья, тоже черноволосая, но чуть смугловатая и как будто старшая среди троицы, хотя в уголках рта у нее таилось хулиганства больше, чем у всех собравшихся у каменной вазы вместе взятых. Спутать невозможно. Дело не в запахе и не в схожести пальцев. Это как твоя суть. То лицо, что внутри тебя. Его же не подделаешь.
И Тис это видит? заинтересовалась Дина. И ты, Гаота, ведь тоже это видишь?
У каждого свои таланты, заметила Гаота.
Вот демон, стиснула кулаки Дина. Вот бы и мне так видеть любую суть.
Не дай бог, хихикнула Йора, ты так и замуж-то никогда не выйдешь. Мало ли чего в избраннике высмотришь? Идеальных людей нет.
Больно хотелось замуж, скривилась Дина. Во-первых, мне еще только одиннадцать лет. Рано мне еще замуж. А во-вторых, главное, чтобы он сам во мне ничего не высмотрел, а я-то уж как-нибудь справлюсь с его недостатками.
Пайсина говорит, что самая большая ошибка, это пытаться переделать человека, заметила Гаота.
А что же она сама делает? не поняла Йора. Она же учитель!
Она не об этом, покачала головой Гаота, подошла к Тису и положила ему руки на плечи. Она о любви. Правда, до конца я так и не поняла. Странная она стала как будто. То говорит, что того, кого любишь, нельзя переделывать, то говорит, что когда любишь, не видишь недостатков. Как-то это все не сходится.
Не стоит, Гаота, мотнул головой Тис, поежившись от прикосновения девчонки. Ты устанешь, а я через пару часов вновь буду трястись от озноба. Это же не болезнь. Сейчас Джор принесет горячий ягодный отвар с медом и пару пирожков. А может и не пару. Всем хватит.
Я лучше знаю, стоит или не стоит, поджала губы Гаота и закрыла глаза. Я просто должна понять
Она и в самом деле не могла понять, что происходит с их приятелем. Того темного клубка, который Гаота разглядела в нем при первой встрече, теперь не было. В Тисе теперь как будто вообще ничего не было. Он был выскобленной вазой. Выскобленной до крови на внутренних стенках. Гаота снова и снова пыталась проглядеть его изнутри, но не видела ничего. Вот только невидимая рана, оставшаяся от вырванной из Тиса чужеродной силы, не затягивалась. И на пальцах у нее всякий раз оставалось что-то вроде прозрачной пленки.
Гаота зажмурилась и потрясла руками. Нет, вроде бы показалось. Тем более, что она прикасалась ладонями к одежде.
Ну? спросил Тис. Спасибо, что не пыталась наполнить меня силой. Что ты разглядела?
Ничего, с огорчением надула губы Гаота и присела с другой стороны от Тиса. Сам-то что чувствуешь? Неужели не было облегчения, когда избавился от той тяжести?
Разве я говорил, что то ощущение было тяжестью? удивился Тис. Оно было дикой болью и огромной силой одновременно. Или ее соблазном. Я радовался, что избавился от боли. И теперь радуюсь. А силой Силой я все равно бы не воспользовался. Той силой. То, чем я воспользовался во всей этой истории, было моим, не влитым в меня кем-то. Но сейчас и этого нет. Я как будто отравлен. Кто-то словно вливает в меня яд. По одной капле каждый день. Чтобы я не умер, но и не жил. Или чтобы умирал долго и медленно.