А теперь, будто мало было всего остального, ему было передано еще одно дело причем не кем иным, как самим комиссаром полиции, сугубо загадочной, труднодоступной и наполовину апокрифической фигурой. Очень немногим в Следственном управлении когда-либо случалось встречать комиссара лично; находились даже такие, которые вообще отрицали его существование, уверяя, что комиссар не более чем кодовое прикрытие для тайного комитета управляющих, отвечавшего только перед правительством. Другие говорили, что он действительно существует, но что комиссар затворник, которого выводят из равновесия любые социальные взаимодействия, и что подведомственной ему организацией он правит с помощью указов, диктуемых немногим избранным офицерам, которым дозволено находиться в высоком присутствии.
Ни одна их этих версий не соответствовала действительности. Комиссар полиции Альбёрг действительно существовал; он совершенно определенно не был публичной фигурой и предпочитал спокойно работать, оставаясь при этом в тени; но те, кто был с ним знаком, знали его как скрупулезного администратора, справедливого до щепетильности начальника и ярого защитника интересов подведомственного ему учреждения. Он не слишком часто общался с подчиненными и не появлялся на публике, считая, что в этом нет необходимости. Умение делегировать было у него в крови, и он давал людям делать свою работу, не видя необходимости постоянно дышать им в затылок. Что же до частной жизни, то комиссар и его семейство были образцовыми гражданами: он помогал на курсах адаптации для беженцев, а его жена Анита она была бухгалтером на добровольных началах вела счета двух благотворительных организаций, расположенных по соседству. Двое их сыновей основали кружок по авиамоделированию для трудных подростков. В районе, где жила семья Альбёргов, их любили, и очень немногие а может, и вообще никто знали, что их тихий и симпатичный сосед на самом деле комиссар полиции.
Тем утром, когда Ульф приехал в контору, Эрик приветствовал его со словами:
Для тебя срочное сообщение, Ульф. Альбёрг хочет тебя видеть. Немедленно.
Ульф рассмеялся:
Ха-ха, Эрик. Сегодня, знаешь, не первое апреля.
Эрик был главным почитателем дня дурака во всей конторе: он обожал разыгрывать коллег. Все, конечно, были к этому готовы, и большинство его розыгрышей раскусывали сразу. Потому-то начальственное распоряжение насчет того, что все следователи обязаны иметь при себе фальшивые усы (в случае с мужчинами) или ресницы (в случае с женщинами), было воспринято с терпеливыми вздохами. Жертвой другого его розыгрыша, более успешного, пускай и отличавшегося меньшей изобретательностью, стала Анна. Эрик подсыпал ей в кофе, который она обычно пила несладким, аж две ложки сахару.
Ха! воскликнул он, наблюдая, как она морщится, отпив глоток. Первого апреля никому не верю!
Ульф обратил его внимание на то, что это трудно назвать настоящим первоапрельским розыгрышем.
Тут должен присутствовать элемент обмана, Эрик. Например, можно придумать какую-нибудь новость, которая будет выглядеть достаточно правдоподобно. Что-то в этом роде. Он немного подумал. Но, конечно, настоящие, правдивые новости например, насчет сегодняшнего запрета на рыбалку тут не годятся.
Эрик нахмурился:
Какой еще запрет на рыбалку?
Ты разве не слышал, Эрик? спросил Карл, который прислушивался к разговору.
Ульф покосился на Карла.
Риксдаг[7] сегодня утром одобрил запрет на любительскую и спортивную рыбалку. Скоро эти занятия будут вне закона. Кажется, это рыболовецкое лобби протащило.
Эрик, который держал в руках папку, уронил ее на пол.
Они не могут! дрожащим голосом произнес он. Они просто не могут это сделать.
Действительно, это немного чересчур, согласился Ульф. Но они сказали, что закон подлежит пересмотру ровно через год, на первое апреля.
Тут Анна, видя, что Эрик пребывает в совершенно расстроенных чувствах, положила этому конец.
Ульф шутит, сказала она. Не нужно так волноваться, Эрик никто не собирается запрещать рыбалку.
Пока, сказал Ульф. Дай им только срок.
Но в этот раз Эрик ясно дал понять, что он не шутит.
Я принял звонок, заверил он Ульфа. И записал номер. Я это не придумываю. Вот он.
Он пересек комнату и вручил Ульфу листок бумаги. Ульф набрал номер и, прежде чем положить трубку, быстро пометил что-то у себя в записной книжке.
Пока, сказал Ульф. Дай им только срок.
Но в этот раз Эрик ясно дал понять, что он не шутит.
Я принял звонок, заверил он Ульфа. И записал номер. Я это не придумываю. Вот он.
Он пересек комнату и вручил Ульфу листок бумаги. Ульф набрал номер и, прежде чем положить трубку, быстро пометил что-то у себя в записной книжке.
Похоже, ты прав, сказал он. Я должен явиться к Альбёргу в одиннадцать тридцать.
Видишь, сказал Эрик. Я же тебе говорил.
Анна забеспокоилась.
Надеюсь, это не из-за того, что ты что-то сделал, проговорила она.
Или не сделал, добавил Карл.
Ничего в голову не приходит, озадаченно сказал Ульф.
Карлу пришло в голову, что, может, это имеет какое-то отношение к делу Густафссона.