Солнечные лучи падали на крыло самолета наклонно, дробясь и вспыхивая, и по мере того как светло-серое металлическое туловище «Боинга 747400» поворачивалось и самолет выруливал на взлетную полосу, лучи вытягивались, удлинялись, становясь похожими на оперенье рукотворной птицы. Казалось невозможным, что эта громадина способна оторваться от земли. Но вот она словно вобрала в свои легкие воздух, вздрогнув всем телом, потом выдохнула и легко стала подниматься в небо.
Федор Еремин особенно любил этот чудесный миг начало движения по небу металлической птицы. Самолетами он летал редко, в особенности в последнее время, и всякий раз радовался этому чудесному моменту, когда начинается воздушное путешествие.
Федору недавно исполнилось шестьдесят, но выглядел он гораздо моложе. Не старили его ни седая бородка, ни седые усы. Видимо, дело заключалось в той мягкой приветливости, какая сразу читалась в чертах его лица. Он носил очки, но они шли к его лицу, не придавая ему строгого ученого вида, а лишь отчасти указывая, что он занимается творческим трудом. Как-то на улице к нему приблизилась какая-то дама и прошептала заговорщически: «Вы занимаетесь интеллигентным, полезным делом, ведь так?» Федор даже вздрогнул от неожиданности и испуганно посмотрел на незнакомку. «От вас исходит приятный запах, пояснила дама. А от большинства скверно пахнет», и она пошла дальше, скрылась в потоке людей так же внезапно, как и появилась.
«Вроде я никакой парфюмерией не пользовался, подумал тогда Федор. Наверное, это одна из моих читательниц решила мне польстить».
Может быть, так и было на самом деле, но атмосфера, которую создавал Федор Еремин своим присутствием, или, как модно стало говорить, его «энергетика», была именно такой, как определила тогда на шумной улице старая незнакомая дама.
Федор покосился на соседа, подумав, что, пожалуй, пора познакомиться, потому что длинноволосый юноша с черной небритостью на щеках, которая неожиданно стала модной у молодых людей, в цветастой разлетайке и белых джинсах тоже поглядывал на него, чуточку улыбаясь мягко очерченными губами.
Позвольте представиться Федор, и он протянул соседу руку.
Юноша охотно приветствовал Федора и улыбнулся уже по-дружески, открыто.
Рад познакомиться, Федор Николаевич. Милош, студент Свято-Троицких духовных школ. Был на вашей лекции по русскому языку и подходил к вам, не помните?
Да, конечно, Федор совершенно не помнил этого молодого человека, потому что слишком много было встреч, выступлений, лекций, и мимолетные разговоры редко оставались в его перегруженной впечатлениями и событиями памяти.
Приглушенно гудели моторы, не мешая разговору. Полета совсем не ощущалось. Казалось, не по воздуху летит стальная громадина с крейсерской скоростью 940 километров в час, а обыкновенный автомобиль движется по ухоженному шоссе.
Вы так хорошо говорили о святости русского языка, приводили такие замечательные примеры, продолжал Милош, что хотелось вас слушать и слушать. Но задерживать вас было неудобно. А теперь я рядом с вами на целых девятнадцать часов! Вы ведь тоже в Сан-Франциско летите?
Федор кивнул, тоже, как и Милош, дружески улыбаясь:
Да.
А простите за нескромность случаем, вы не на церковное ли торжество?
Да, на торжество.
В храм «Всех скорбящих Радость»?
Совершенно верно. В ««Скорбященский», на праздник прославления владыки Иоанна теперь и нашей Церковью.
Милош даже чуть подпрыгнул в кресле, переполненный радостью:
Это замечательно! Удивительно!
Да чего же здесь удивительного? вступил в разговор седовласый господин с аскетическим, гладко выбритым лицом. Он сидел в кресле напротив Федора и Милоша, чуть улыбаясь краешками тонких губ. Нам забронировали места в одном самолете и, как видите, рядом.
Но позвольте, я сам заказывал билет по Интернету, возразил Милош. А получилось, что
Мы рядом, чтобы удобней было всем, закончил фразу Милоша человек, сидевший рядом с седовласым. Примечательные синие глаза, светившиеся радушием над черной окладистой бородой, оглядывали соседей чуть лукаво и весело. Хотя на нем была рубашка с короткими рукавами и летние белые брюки, все равно сразу было видно, что это батюшка. Слишком характерными были эти синие глаза, эта борода, да и весь его округлый, уютный облик. По милости Божьей мы вместе и рядом до самого этого Сан-Франциско. И обратно будем путешествовать вместе и рядом увидите, дорогие мои. Владыка Иоанн, к которому мы летим аж за десять тысяч верст, можно сказать, на край света, все сделает так, как и должно. Потому как он прозорливец и чудотворец. Не так ли, Алексей Иванович?
Именно так, кивнул седовласый аскет, нисколько не удивившись, что батюшка знает его. Позвольте и мне обратиться к вам по имени, отец Александр. Заочно и я с вами знаком. Ваши работы читал.
Мне, грешному, вдвойне приятно, что такой ученый человек, как вы, дорогой Алексей Иванович, упоминает мои скромные труды.
Послушайте, вы Черданцев? обратился к аскету Милош. Так ведь вы разве не из Парижа? Вернулись на родину?
Я гостил в Петербурге и Москве. А теперь вот лечу в Сан-Франциско.