Михаил встал с чемодана, положил книгу и побежал к причалу. Здесь покачивались на волнах несколько шлюпок, привязанных к мосткам. Михаил запрыгнул в одну из них, попытался отвязать цепь.
Эй, ты чего? услышал Михаил чей-то крик, оглянулся и увидел человека в бушлате, в мичманке, видимо, хозяина шлюпки.
Человек тонет!
Моряк посмотрел на воду, увидел, как голова человека то появляется, то исчезает под водой.
С борта парохода все-таки сбросили канат. Человек ухватился за него и был спасен.
Моряк внимательней посмотрел на Михаила, разглядев в нем человека непролетарского вида.
А что же ты не на пароходе?
Да вот., родителей жду. Они выправляют документы, Михаил улыбнулся и развел руки в стороны, объясняя этим, что «выправление документов» оказалось бессмысленным.
Эка! улыбнулся и моряк, которому Михаил явно понравился. А чего драпаешь? В туретчину-то, а?
Родители так решили.
Вона. Что ж, видать, ты послушный сын. А кто отец?
Михаил смотрел на моряка открыто и прямо:
Он ваш классовый враг, как нынче принято говорить. Дворянин. Могу назвать и фамилию: Максимович.
Скуластый загорелый моряк с черными пристальными глазами внимательно изучал Михаила.
Пожалуй, я тебе подсоблю, Максимович. Не твои ли на причале?
Мои, Михаил увидел отца, мать, братьев и сестру, которые суетились у вещей, оставленных Михаилом на пристани.
Первым увидел Михаила отец и замахал ему руками. Михаил ответно поднял руку.
Зови их всех сюда. Пароход встанет на рейде. Я вас туда доставлю. А возьмут ли вас на борт видно будет.
Благодарю вас. Господь вас не оставит.
Э, что тут Господа вспоминать. Тут теперь другие боги.
Михаил подбежал к отцу:
Там шлюпка. Матрос готов нас к пароходу доставить.
А где вещи? лицо Глафиры Михайловны, с полноватыми щеками, со светло-голубыми глазами, до почтенных лет сохранившими детское выражение, сейчас было сплошное недоумение и обида.
Чемоданы остались, и слава Богу, сказал Борис Иванович. А кто там, на шлюпке?
Человек добрый. Ага, вот она! он поднял книгу с земли. Слава Богу.
Это он сказал о Евангелии, которое читал, сидя на чемоданах. Тележку с вещами, нагруженную сверх меры, увезли. Но два чемодана не унесли видимо, рук не хватило. На книгу, конечно, не обратили внимания. А ведь это было Евангелие, подаренное Михаилу его духовным отцом, митрополитом Антонием, еще в Харькове. Тогда студент университета Михаил, изучавший юриспруденцию, читал и жития святых отцов, их богословские труды. Митрополиту представили юношу. Пораженный и памятью, и даром рассудительности молодого человека, сына предводителя дворянства из Изюма, которого он хорошо знал, митрополит подарил юноше это Евангелие, изданное в XVIII веке.
Ладно, мать. Некогда по волосам плакать, коли голову рубят. Саша, бери вещи, сказал Борис Иванович самому крепкому из сыновей. Идемте!
Уселись в шлюпку, уместив и два чемодана, для вещей с украденной тележки все равно бы не оказалось места.
Море потаенно молчало, превратившись в мятую серую шинель, брошенную теми, кто торопился в дальнюю дорогу. Шинель намокла, а там, у горизонта, окрасилась красным, будто хозяин ее получил пулю в грудь. Ветер утих, и пассажирский пароход «Саратов», нагруженный вчетверо больше, чем положено, замер на рейде, словно думал, а стоит ли брать на себя такое количество людей и груза не лучше ли сразу пойти на дно здесь, у русского берега?
Эй, на «Саратове»! крикнул матрос.
Кто там? раздалось с высокого борта парохода..
Максимовичи! отозвался матрос. Спускайте лестницу!
К удивлению всех, кто был в шлюпке, с парохода сбросили веревочную лестницу.
Борис Иванович протянул деньги матросу.
Возьмите.
Матрос презрительно усмехнулся:
Не надо.
Но я хотел вас отблагодарить
Подсобите жене. И сами полезайте.
Борис Иванович послушался.
Потом подняли Любу, братьев.
Михаил повернулся к моряку.
Скажите ваше имя.
Зачем?
Кого мне поминать в молитве.
Вот еще, лицо моряка изменилось, глаза потеплели. Ты какой-то непонятный Не знал, что у капитана такая родня.
Михаил недоуменно посмотрел на матроса. Но выяснять, в чем тут дело, было некогда. Есть нечто более важное, и он не спускал с моряка своего тихого, но требовательного взгляда.
Прощевай, хороший человек. Тезки мы, сказал матрос.
До свиданья, брат.
И Михаил стал подниматься по шаткой лестнице.
Словно специально дождавшись шлюпки с Максимовичами, пароход дал протяжный гудок и двинулся по серой глади. Теперь казалось, что рукава простреленной шинели опустились на дно, а рана на груди расползлась до самого ремня. Сам пароход казался чем-то вроде пряжки или разорвавшегося пупка, из которого стали выползать длинные черные шлейфы не то дыма, не то каких-то странных существ, оказывается, затаившихся в его чреве.
Словно специально дождавшись шлюпки с Максимовичами, пароход дал протяжный гудок и двинулся по серой глади. Теперь казалось, что рукава простреленной шинели опустились на дно, а рана на груди расползлась до самого ремня. Сам пароход казался чем-то вроде пряжки или разорвавшегося пупка, из которого стали выползать длинные черные шлейфы не то дыма, не то каких-то странных существ, оказывается, затаившихся в его чреве.