Но каждый по-своему это чувство понимает
Иные копят богатство. Копят, копят, копят, копят Уже много накопили, а аппетит накопительный только усиливается. И все время хочется чего-то еще. Но «хотелок» на свете так много, что прибрать к рукам все не получается. И от этого становится плохо на душе, и получается сплошная беда, а не счастье.
Другие ищут его в любви. По-особенному ищут, вдохновенно и высокопарно. Среди далеких звезд и миров. Ну потому что если рядом, то какое же это счастье? То ли дело отыскать недостижимое для других. А судьба в этот момент возьми, да пошути: вместо принца на белом коне конюх на хромой кобыле, вместо принцессы на горошине баба Яга на метле. И других вариантов не предлагается.
Кто-то придумал себе, что счастье в славе и почете. И плывут, плывут к ним на воздушной лодочке по волнам преград в виде чьих-то голов и костей. И иногда доплывают. Но зачастую лодочка оказывается одноместной, и тогда однажды радость от славы и почета по вкусу начинает напоминать заплесневелую корочку хлеба. И приходит понимание, что придумка твоя была не правильной, а на другую уже не осталось ни времени, ни сил
И раздаются со всего света крики во вселенную с мольбой о счастье. И возникают в головах причуды по имени Фэн-шуй. И вырастают очереди у кабинетов всевозможных магов и экстрасенсов. И съедается с надеждой пепел от сожженных листков с мечтами у новогодних елок
А счастье рождается тихо. Без лишнего усердия и суетливости. Без колдовства и финансового обеспечения. Просто однажды надо остановиться и посмотреть вокруг себя. Не любопытствующим и оценивающим взглядом, а с интересом и открытой душой. И принять все вокруг таким, какое оно есть. И понять все то, что раньше казалось печально-обманчивым. И полюбить каждое мгновение и каждую частицу этого мира. И тогда солнце засветит ярче, и птицы запоют звонче, и станет хорошо и спокойно. И ты поймешь, что большего тебе не надо. Не надо метаться и искать, вопрошать и выискивать. Тебе всего хватает, всего как раз!
Пожарный император
Выйдет иной раз Иван Андреевич Кравченко во двор, оглядит с тоской свой большой красивый дом и в сердцах произнесет:
Эх, и зачем я только на тебя пять лет силы свои тратил? Теперь хоть бери да ломай.
Просторно и одиноко ему в этом «дворце», с такой любовью построенном для жены Манечки и своего «боевого расчета» трех озорников-сыновей. Разве думал-гадал, что уйдут от него в «мир иной» и дорогая Маня и один из ребят. А двое других, обзаведясь семьями, навсегда «улетят» из отцовского «гнезда».
Просторно и одиноко ему в этом «дворце», с такой любовью построенном для жены Манечки и своего «боевого расчета» трех озорников-сыновей. Разве думал-гадал, что уйдут от него в «мир иной» и дорогая Маня и один из ребят. А двое других, обзаведясь семьями, навсегда «улетят» из отцовского «гнезда».
Вздыхая, опустит мисочку с остатками вчерашнего обеда перед единственным теперь членом его семьи огромным черным псом.
Что, друг Атос, -с горькой улыбкой потреплет его за упругую
шею, будем с тобой бобылями свой век доживать
«А ведь сколько всего позади, подумается ему, и дорог пройдено, и друзей нажито, а потом по жизни растерянно».
Пол-Европы прошагал я, пол-земли, вдруг запоёт Иван Андреевич, и перед его глазами вновь и вновь проплывут картины давних лет, нахлынут грустные и счастливые воспоминания.
Год тридцатый. Старая Криуша. В доме Кравченко шум, суета.
Ой, да что же мне теперь делать-то, причитает мать, прижимая к груди крохотного Митю, куда ж я с такими малышами?
Только и смог понять в этой неразберихе двухлетний Ванюшка то, что высылают в далекий Казахстан деда Фиму, а вместе с ним и всю его семью: брата, сына с невесткой, внуков.
Эта, политая слезами матери, дорога стала для маленького Вани первым испытанием в жизни
Покормив собаку, Иван Андреевич окинет хозяйским взглядом двор и, заметив на заборе оторванную штакетину, возьмется за молоток.
И всего-то сил осталось, чтоб гвоздь забить, усмехнется он, а ведь в былые времена
И память вновь унесет его в те бесконечно далекие годы
После четырехлетней «ссылки» опять на родной земле. Он шестилетний мальчик. Сладко посапывая, досматривает последний утренний сон.
А ну, вставай. Соня, будит его дед Федор, светать начинает, пора коров гнать.
Ваня нехотя слезает с полатей и, потирая кулачками глаза, натягивает штанишки. А потом, взяв в одну руку кусок хлеба, в другую длинную палку, плетется за колхозным стадом. Ранки на разбитых от длительной ходьбы ногах, соприкасаясь с утренней росой, вызывают у мальчика боль. Но он уже привык терпеть ее. Не зря же дед всегда говорил: «Терпи, казак, атаманом станешь». Подпрыгивая, бежит в одну сторону, в другую, заворачивая коров, которые то и дело отбиваются от стада.
Вот бестолочи-то, иногда не выдерживает Ваня и, плача, опускается на землю, за что же мне такие мучения?
Но, вдохнув пряный аромат трав, быстро успокаивается и бежит вновь выполнять свою работу
Иван Андреевич проверит, крепко ли он прибил штакетину, потом присядет на стоящий рядом пенек и устало закроет глаза. Перед ним возникает образ матери. Черты ее лица уже не вырисовываются в памяти так четко, как это было раньше. Но даже расплывчатое прекрасное видение согревает остуженную душу.