Он заглянул мне в глаза. В них он увидел только испуг и растерянность. Он всё почувствовал.
Я поднялась, отстранив его руку, села, обняла колени. Боже-боже, зачем я сегодня это сделала? Мы молчали какое-то время.
Ром извини я, пожалуй, поеду!
Потом молчали еще, минуту или больше. Я слушала Боно, на глазах выступили слезы. Боно божественен как всегда, а я не на высоте! Я давно уже не на высоте! Я первая пошевелилась, разорвав невыносимо глубокую паузу. Стала искать свою одежду, старалась не смотреть на него. Он тоже вышел из ступора, закурил вторую сигарету, следил за моими движениями. Под его взглядом я всё роняла, ничего не получалось.
Даш, ты специально так сделала, чтоб унизить меня, отомстить?
Нет, я не хотела
А чего ты хотела?
Яя, пожалуйста, отвернись, я не могу одеваться, когда ты так смотришь!
Он положил голову на подушку и стал смотреть в потолок: «Риторический вопрос!». Я сама готова была заплакать.
Хотелось блевать, так, чтоб выворачивало наизнанку. Чтоб выблевать всю себя, всё, что тяготило душу. Я обидела человека в самый неподходящий момент! Я ехала домой на автомате по грязным пустым улицам ночного города. Хмель уже выветрился. Тяжелый туман не пропускал свет моих фар, на десять метров вперед всё терялось в зыбучей пелене. Размытые фонари, всплывающие по бокам, были давяще «жолты», именно «жолты», через «о». Я сильней выжимала газ. Хотелось пить и курить, очень сильно напиться и накуриться до одури, чтоб склониться над унитазом и выворачивать кишки, биться головой о сливной бачок и плакать пьяными слезами. Чтоб стало невыносимо физически плохо: может, тогда душевная тошнота отступит на второй план. Дорога была скользкой, я почувствовала, что меня временами начинает заносить: еще чуть-чуть, и я не впишусь в следующий поворот. Проклятый туман! Мерзкий! Одна мерзость вокруг меня, и внутри тоже! Поэтому меня так часто тошнит, это моя собственная мерзость накапливается, оседает на стенках, уже подступает к горлу! Срочно надо проблеваться! Но давно закрыты все супермаркеты и ларьки, и я не могу купить сигарет и алкоголя! Я кусаю губы и тихо матерюсь, хотя знаю, что даже если б всё было открыто, я б ничего не купила, а также приехала бы домой, укрылась с головой пледом и умирала от тошноты, тихо выдавливая капли мерзости через глаза со слезами. Хотелось нестись бесконечно в этом тяжелом непроглядном тумане, я так уже привыкла к нему. Но последний скользкий поворот с заездом на бордюр и вот он, родной проклятый дом. Здесь есть унитаз и плед, но нет сигарет и водки. Я опять матерюсь. Что ж, придется перечитывать «Утраченные иллюзии», чтоб выдавить из себя хоть пару капель той тошнотворной гадости, что внутри меня.
* * *
Три часа ночи. Я открыла дверь своим ключом и тихонько зашла в квартиру, стараясь делать всё как можно тише. Не включая свет, я расстегнула сапоги усталыми негнущимися руками. Затем стала шарить по пуговицам пальто, которые несколько часов назад нежно расстегивал Рома, и я чувствовала дрожь его пальцев. Я тихо повесила пальто на вешалку, но вдруг петелька оборвалась, и пальто с громким шелестом упало на пол, звякнув пуговками. Фак! В комнате заскрипел диван, и я услышала, как, кряхтя и сопя, поднимается мама. Нет! Только не это! Из комнаты послышалось шарканье ног в поисках тапок. Я схватила сумку, я хотела проскочить в свою комнату и спрятаться под одеялом. Я была не в силах разговаривать с ней. Но не успела. Мама включила свет, и мы встретились в коридоре. Столкнулись нос к носу в узком проходе: она располневшая, с всклокоченными поседевшими волосами, в старой дешевой ночнушке, и я с размазанной косметикой, пахнущая дорогими духами, алкоголем и мужчиной. Мама прищурилась от яркого света, начала тереть глаза, и я увидела, что она очень зла.
Мам, ну зачем ты встала? спросила я.
Она не ответила на мой вопрос.
Где ты шаталась полночи?! вместо ответа гаркнула она осипшим со сна голосом. Почему телефон не брала? Я звонила тебе несколько раз.
Мам, я не слышала.
Что я должна думать, когда середина ночи, а я не могу до тебя дозвониться? кричала она. Что мне думать? Что ты попала в аварию и валяешься где-то на обочине? Что тебя изнасиловали? Что ты чья-то подстилка на ночь? Тебе не стыдно?
Стараясь не смотреть ей в лицо и не дышать на нее, я пыталась протиснуться между нею и стеной к себе в комнату. Стыдно слишком слабое слово, чтобы описать мое самочувствие, мам. Я готова сейчас провалиться прямиком в ад. Ведь там мое место, правда? Пожалуйста, только позволь мне самой бичевать себя. Поверь, я буду немилосердна, возьму самые тяжелые цепи с железными крюками, надену «испанский сапог» и вилку еретика одновременно, я буду сама себе самой страшной инквизицией. Только пропусти меня и не вынуждай отвечать тебе! Не затевай скандал, потому что сегодня я не выдержу! Я итак на грани, мам, я не могу выслушивать твои оскорбления! Но мама преграждает мне дорогу, перекрывает путь к бегству и продолжает выплевывать мне в лицо ругательства.
Проститутка мне в доме не нужна! Слышишь! Еще раз повторится собирай свои вещи и уматывай!! Я дочь воспитывала, а не шлюху!