В итоге целый ряд решений, связанных с передвижением Печального кортежа по той или иной губернии от момента «обретения» гроба на границе вплоть до его передачи соседней территории, был отдан в руки местной администрации, прежде всего губернаторов. Вероятно, они же определяли то, каким надлежало быть катафалку в соборе, формировали структуру основного шествия и состав его участников, а также составляли список тех, кто назначался на дежурство «при гробе». Решение этих задач оказалось делом непростым, ведь местным властям приходилось в прямом смысле слова выстраивать иерархию из множества структур, существовавших параллельно друг другу.
Хотя направлявшиеся в столицу «Журнальные записки о печальном шествии» были наполнены пространными описаниями проявлений скорби и благоговения жителей южных, центральных и северо-западных областей империи, Николай I не был удовлетворен прочитанным. Конец практике, когда монарх в большей степени наблюдал, нежели контролировал происходящее, был положен через несколько месяцев после похорон Александра I. Когда в небольшом городе Белёве на пути из Таганрога в Петербург скончалась вдовствующая императрица Елизавета Алексеевна, очередная Печальная комиссия мгновенно выпустила два церемониала, определявших состав шествий и последовательность секций в рамках губернского и уездного сценариев. Отпечатанные церемониалы были разосланы по городам на пути траурного кортежа, а местным властям было предписано неукоснительно следовать этим инструкциям при организации шествий за гробом покойной императрицы[163]. Таким образом, свободе интерпретации того, как выглядела социальная иерархия на губернском или уездном уровне, был положен конец.
В целом история затянувшегося прощания с покойным Александром I[164] дает нам редкую возможность увидеть сразу несколько интерпретаций социальной структуры середины 1820х годов, сформированных при этом на столичном (петербургском и московском), губернском и уездном уровнях. Сравнив позицию центральной и региональной властей Российской империи, мы можем увидеть, в каком отношении и в какой степени подобные установки совпадали или, напротив, разнились, и попытаться обнаружить часто сложно идентифицируемый (особенно для великорусских регионов) взгляд территории на себя и реакцию на него власти.
В присланных Николаю I описаниях подробно документировались две позиции пересечение кортежем границы губернии или уезда и шествие за гробом до главного городского собора. В первом случае «Журнальные записки» обычно указывали, что при приближении к границе очередной губернии кортеж с телом монарха встречали губернатор, губернский и уездные предводители дворянства, дворянская депутация, митрополит, архимандриты и духовенство[165], а при переходе границы уезда городничий и духовенство[166]. При встрече неизменно присутствовали и военные. Представители социальных и профессиональных групп могли фигурировать в таких текстах и как «чиновники» или «прочие»[167].
Губернатор и депутации от дворян сопровождали тело монарха через всю губернию, а уездное дворянство при проезде по территории своего уезда. Печальная «эстафета» передавалась на границе административных единиц. Так, в «Журнальной записке о печальном шествии» по Слободско-Украинской губернии указывалось: «изюмское дворянство со своим предводителем сопровождало печальное шествие до границы уезда, а при вступлении в сей уезд приняло сопровождение дворянство Змеевского уезда со своим предводителем»[168]. В отдельных случаях в описаниях появлялась также и граница города: например, в записке об орловском шествии указывалось, что «полицмейстер встретил процессию на границе градской земли и следовал вперед оной»[169].
Губернатор и депутации от дворян сопровождали тело монарха через всю губернию, а уездное дворянство при проезде по территории своего уезда. Печальная «эстафета» передавалась на границе административных единиц. Так, в «Журнальной записке о печальном шествии» по Слободско-Украинской губернии указывалось: «изюмское дворянство со своим предводителем сопровождало печальное шествие до границы уезда, а при вступлении в сей уезд приняло сопровождение дворянство Змеевского уезда со своим предводителем»[168]. В отдельных случаях в описаниях появлялась также и граница города: например, в записке об орловском шествии указывалось, что «полицмейстер встретил процессию на границе градской земли и следовал вперед оной»[169].
Наблюдавший подобные церемонии передачи тела от города городу, от уезда уезду и от губернии губернии В. В. Орлов-Денисов доносил императору Николаю по поводу одной из них: «Нельзя умолчать, как трогательно было сие зрелище! Здесь целая губерния в лице ее избранных, вверяя другой священный прах того, кого, лишась один раз, как будто бы в другой раз навеки лишалась. Лития, совершаемая епископом Павлом, заглушалась рыданиями и наконец усерднейшее духовенство и преданное дворянство Слободской-Украинской губернии в последний раз лобызало гроб, запечатлев слезами искреннюю привязанность к Незабвенному. Тронутые до глубины души сим необычайным видением, едва сделали мы несколько верст, как новая сцена представилась изумленным взорам нашим. Здесь, одушевленные ревностию, граждане Белгорода в многочисленном собрании встретили шествие»[170].