В правой стороне скрипучих дверей было несколько, и одна стояла открытой. В нее Кондрат Кузьмич и вошел да золотой цепью по ноге легонько постукивал. А там, в полутемной конуре, на простых, не золотых, цепях висел кто-то, прикованный к стене. Посредине стоял стол, за столом допросчик сидел, в бумагах разбирался, закорючки читал.
А, пес мой верный Сидорыч, говорит Кондрат Кузьмич. Что, отпирается, разбойник?
Отпирается, Кондрат Кузьмич, тот отвечает, вскакивая. Но это до поры до времени. Он у меня еще не все нюхал, такой-сякой. Вот понюхает моих дознавательных способов, тогда и заговорит.
Иван Сидорыч служил в Кудеяре главным разбойным дознавателем и охранителем порядка, а по фамилии был Лешак, и мэру нашему предан как пес родной. О его дознавательных способах в городе ходили знатные истории, от которых в коленках дрожать начинало и в горле попискивать. Но эти истории еще от темного прошлого остались, а сейчас у нас времена другие настали, официально задобревшие. Так что, может, оно и не так страшно с Иван Сидорычем теперь было, а все равно жуть. Видом Лешак будто здоровый пень и квадратный, совсем угрюмый, брови кустистые, на голове воронье гнездо, только вороны его тоже боялись и гадить слету не смели. Кроме прочего, у Иван Сидорыча была примечательность, но не доисторическая, а из того темного прошлого, когда Кондрат Кузьмич приводил его к покорности, тогда еще строптивого. На лицевом фасаде у Лешака след остался шрамина длинная, полосатая, цепью вот этой золотой посаженная. А из-за нее Иван Сидорыч сам на вид представлялся лихим разбойником и страху нагонял премного, разные пугательные мысли вызывал. А внутри себя он, может, и добрейшей души был, нам то не ведомо, скрывал тщательно. О пользе же государственной радел, это точно, иначе б Кондрат Кузьмич его давно в шею выгнал, а скорее тоже на цепь посадил бы, чтобы он казенные секреты не мог разгласить.
Так чего ж не применил до сих пор способы свои знатные? Кондрат Кузьмич говорит, цепочкой поигрывая и бровьми недовольство выказывая. Сиропы разводишь с разбойниками?
Никак нет, Кондрат Кузьмич, хмурится Иван Сидорыч и шраминой багровеет, не развожу. Тут подход нужен. Я этот народ твердоголовый знаю. Начнешь их прижимать, они себе язык откусят и проглотят назло. Совсем распустились, как вы им, Кондрат Кузьмич, преобразование жизни сделали.
Ну-ну, Кащей отвечает и на подвешенного кивает. Давно трудишься?
С вечера. Особый случай тут. Единственный из шайки Тугарина остался, как вы знаете. Теперь вот молчит за всех.
Хвалю рвение, пес мой Сидорыч, хвалю, говорит Кондрат Кузьмич. А шраминой не багровей почем зря. Язык ему развяжешь, медаль дам, отблагодарю. Чуют мои кости, много Тугарин золота позарыл в лесах.
Это дело государственное, отвечает Лешак, квадратно осанясь. Развяжем непременно.
Но Кондрат Кузьмич для укрепления чувств, с утра неустойчивых, сам хотел принять участие в развязывании языка у душегубца. Ближе подошел и велел разбойнику смотреть себе в лицо, а когда тот не послушался, за волосья его сильно взял и голову ему поднял, сам заглянул в мутные, красные глаза.
Отвечай, дурень, где золото грабленое Тугарин прятал? Покажешь места, отпущу, нет заживо сгниешь, из цепей сразу в могилу уйдешь.
У душегуба в глазах немного прояснилось, вытолкнул наружу язык, распухший от неудачных откушиваний, и заворочал им туго, а будто и насмешливо:
А сам повиси рядом, говорит, тогда покажу.
Кондрат Кузьмич на такую дерзость зубами клацнул и очами сильно набряк, разгневамшись. Но кричать-топать не стал, а тихим притворился и отвечает задушевно, будто бы и укорительно:
А я висел. Думаешь, не висел? Врешь, дурень. А повиси-ка теперь с мое. Мне-то терять было нечего, кроме своих цепей. Тут Кондрат Кузьмич воздел руку с цепочкой и помахал ею. А тебе вот есть что терять, шельма тугаринская. Жизнь у тебя одна всего.
И сказавши это, ударил цепочкой по красным глазам, по языку распухшему. Душегубец взвыл и обвис совсем, а Кондрат Кузьмич пошел к выходу и своротил на пути дознавательный стол. Остальные двери не стал проверять и навещать тех, кто за ними сидел, а может, тоже висел. Потому как знал уже, что и третий способ поправления самочувствия не сработал, а значит, весь день под хвост, и жизни народа от этого полезней совсем не станет.
Уж лучше б вовсе не ходил в подвалы эти, ну их.
Уж лучше б вовсе не ходил в подвалы эти, ну их.
V
Через час у Кондрат Кузьмича совещание с малыми городскими шишками. А как мэр в плохом настроении пребывал, то на совещании лицевые фасады у шишек сделались зелеными и досадными. Кондрат Кузьмич всем недоволен был и об стол рукой стучал, себя не жалея, для доходчивости. Потому как оказия на Кудеяр надвигалась День города, и все требовалось по лучшему слову сделать, чтоб не хуже других отпраздновать и в грязь не ударить перед побратимами. А они тоже непременно придут и смотреть въедливо будут, все ли у нас как надо, все ли договоры нерушимой дружбы соблюдены.
Перво-наперво Кондрат Кузьмич разнос выписал астрологу Звиздецкому, штатному звездосчету, которого он на балансе в мэрии содержал для лучшего взаимодействия с народом.