Чурр с готовностью вытянулся перед ним:
Естя!
Бурр, который вечно всё повторял за Чурром, выронил банку из рук и тоже вытянулся.
Естя! с той же готовностью отчеканил он.
Дурр, до которого всегда всё долго доходило, с удивлением посмотрел на товарищей, на банку с тараканами, валяющуюся на полу, потом на горсть сушёных тараканов в своей руке. Он быстро запихнул оставшееся лакомство себе в рот и начал быстро-быстро его пережёвывать. Бурр дёрнул его за рукав, указывая на Пуста.
Чевоя? Дурр почесал ухо и недоумённо посмотрел на Пуста.
Новый начальник окинул их устрашающим взглядом.
Грей. Мальчишка. Я хочу, чтобы вы следили за ним всё время. Вы сейчас же отправитесь в город. Не выпускайте его из виду ни на минуту. Понятно?
Но-а заикнулся Чурр.
Но-а повторил за ним Бурр.
Дурр продолжал чесать ухо. Он совершенно не понимал, что здесь происходит.
Чурр наконец справился с робостью и кое-как выдавил из себя:
Тама. Сонца. Ведь.
Да-и, повторил за ним Бурр. Свет.
Пуст налился краской.
А что, по мне видно, что меня это сильно заботит? заорал он так, что его слюни забрызгали Чурра. Как только мальчишка найдёт Амулет, убейте его и принесите эту штуку мне. Ясно?
Дурр дожевал тараканов и зевнул.
А-и кто-я. Вы-я? Такоя? спросил он без задней мысли. С мыслями у него вообще было не очень.
Я?.. зловеще переспросил Пуст.
Это был момент, когда он должен был установить свой авторитет перед пустоголовыми существами раз и навсегда.
Я покажу тебе, кто я, проговорил он многообещающе.
Пуст полез в карман и достал три хлебных комочка.
Он начал ловко жонглировать ими перед раскрывшими рты злыднями, что-то бормоча. Наконец можно было различить, что он читает какое-то заклинание.
Я хлебные мякиши мазал золой. Я их пропитал ядовитой слюной. Комочки с болячкой, с трясучкой, с чумой. Какой же комочек
Злыдни заворожённо смотрели на него.
окажется твой?! В этот момент Пуст запустил одним из них в лоб Дурру.
Тот тут же опрокинулся на пол, и его начало лихорадочно трясти. Два других злыдня с ужасом посмотрели на своего товарища.
А теперь с глаз моих долой! Выполнять, что я сказал! процедил Пуст.
Чурр и Бурр утащили Дурра подальше от греха.
7
Грей, в старомодном твидовом костюме пиджачке и шортах, которые носили в тридцатых годах прошлого века, вышел из ворот заброшенного элеватора на мост, переброшенный через реку. Свою одежду он получил у Индрика перед выходом и был очень доволен, что наконец-то сменил свою робу на человеческий костюм. Он достал из кармана кепку, надел её на голову, убрав длинные седые волосы назад, покрепче завязал шнурки на высоких коричневых ботинках и зашагал по мосту, перепрыгивая через прорехи в старых досках.
На середине моста он остановился и оглянулся по сторонам.
Было тихо, не по-осеннему тепло, и птицы радостно голосили вокруг.
Грей жадно вдохнул свежий утренний воздух. На этот раз он показался ему ещё слаще.
Это был первый день его свободы.
Ему никогда не позволяли покидать Тёмный Мир одному, а сейчас он мог идти куда угодно. Никто не указывал ему, в какую сторону двигаться и что нужно делать, чтобы найти потерянный Амулет. Он всё решал сам.
Амулет был ключом к его свободе И даже сейчас, ещё не найдя заветного артефакта, он уже мог наслаждаться ею. Когда же он отыщет нужную Владыке вещь, вся его жизнь раз и навсегда изменится.
Грей мечтал разыскать свою семью, с которой был разлучён много лет назад. Он был совсем маленьким, когда слуги Морока похитили его и утащили в Тёмный Мир. Мальчик провёл в подземельях долгие годы, сосчитать которые было невозможно, ведь там даже не всегда можно было определить, день сейчас или ночь.
Грей совершенно не помнил своих родителей. Все воспоминания о его семье и о том, откуда он, забрал Морок, и даже в дальних закоулках памяти практически ничего не осталось. Он не мог представить, как выглядят его отец и мать. Не помнил, были ли у него братья и сёстры. Он часто напрягал все силы, стараясь оживить хотя бы одну чёрточку родных лиц, но ни единого образа не всплывало перед ним.
Единственное, что осталось в его воспоминаниях, это тепло материнских рук и её далёкий голос, напевающий ему колыбельную.
И не было на свете ничего более прекрасного, чем память об этом.