И вот, наконец, счастливый и удачливый, добрался он до заветной цели и остановился перед ней, как вкопанный, и страждущим взглядом уставился на закрытые жалюзи.
Всё, сливай воду, прошептал Василий, обречённо опустив руки. Вдруг обостренный слух его уловил едва слышимый шорох, исходящий из палатки, а внизу сквозь зарешеченное окошко мелькнули чьи-то ноги. Надежда вновь возродилась в страждущей душе. Василий подошёл к витрине и попытался приподнять жалюзи. Металлический занавес не поддался. Тогда Василий встал на четвереньки и постучал в окошко.
Эй, товарищ! закричал он жалостливо. Товарищ!
Никакой ответной реакции не последовало.
От отчаяния Василий взвыл:
Аууу! Аууу!
И тут с грохотом открылись жалюзи. Из за прилавка выглянула опухшая физиономия продавца, раздражённо посмотрела на Василия сверху вниз и недовольно проворчала:
Ну, хулио ты там игнесишь?
Василий с трудом распрямился.
Водки хочу устало произнёс он, и колбаски
Редакторша
В калитку настойчиво позвонили. На звонок вышла Антонина Григорьевна. За забором стояла женщина лет тридцати пяти в строгом деловом костюме тёмно-серого цвета.
А это ещё что за мышь канцелярская? подумала Антонина Григорьевна и спросила:
Вы к кому?
Я к Воробьёву Матвею Захаровичу. Он здесь проживает?
Да. А вы кто?
Я, Чурова Алла Афанасьевна, редактор отдела поэзии. Наш журнал заинтересовался работами Матвея Захаровича и я, как руководитель отдела, хотела бы познакомиться с ними более детально.
О, Господи! с недоумением произнесла Антонина Григорьевна. Если бы сейчас выпал снег, я бы меньше удивилась!
Так, я могу увидеть Матвея Захаровича?
Не знаю, сможет ли он сейчас с вами говорить. С утра Матвей Захарович жаловался на плохое самочувствие.
Вдруг из окна высунулась голова Захарыча.
Смогу! Смогу! закричал он, помахав рукой, затем исчез и через несколько секунд появился уже на крыльце. На нём были одеты полосатые шорты и красная футболка с цифрой тринадцать на спине.
Увидев в таком виде мужа, Антонина Григорьевна побледнела и временно потеряла способность что-либо произнести.
В отличие от жены, Матвей Захарович, наоборот, был чрезвычайно любезен и разговорчив. Добежав до калитки, он поздоровался с руководителем поэзии, и тут же пригласил её в дом.
Пройдёмте в мой кабинет! проворковал Захарыч. Там нам никто не помешает.
Спасибо, поблагодарила Алла Афанасьевна. Но, нельзя ли где-нибудь на свежем воздухе? А то я сутками не выхожу из душных кабинетов.
Конечно, можно! воскликнул Захарыч. У нас чудесный сад и огород. Прошу вас!
Захарыч взял под руку Аллу Афанасьевну и небрежно бросил жене.
Тонечка, принеси нам, пожалуйста, чаю!
Когда Захарыч и Алла Афанасьевна скрылись за деревьями, Антонина Григорьевна пришла в себя и выразила своё негодование всего лишь одной фразой:
Тьфу!
Тем временем, Захарыч любезно предложил руководителю поэзии присесть под роскошным деревом. Поблагодарив, Алла Афанасьевна сняла с себя пиджак и расположилась в кресле-качалке.
Какая прелесть! восхитилась Алла Афанасьевна.
Да, меня природа тоже вдохновляет! согласился Захарыч.
Ну, а где же ваши творения? спросила Алла Афанасьевна.
В кабинете. Сейчас я их принесу.
Захарыч засуетился.
Да вы не торопитесь. Я не спешу, крикнула ему вслед Алла Афанасьевна.
Но Захарыча было уже не остановить. Пробежав трусцой через весь сад, у крыльца он столкнулся с женой, которая с недоумением спросила:
Ты что вырядился, как петух заморский?
А что мне ещё было одеть? впопыхах объяснился Захарыч. Старые штаны не годятся, а новые вышли из строя.
Захарыч вбежал в дом, и вскоре выбежал оттуда с увесистой стопкой бумаг и табуреткой. Добежав, до Аллы Афанасьевны, он сел на табуретку и, тяжело дыша, сказал:
Вот, Алла Афанасьевна, принёс!
Как много! удивилась Алла Афанасьевна. Однако вы плодовитый автор!
Да, поэзия из меня бьёт ключом, похвалился Захарыч.
Алла Афанасьевна взяла несколько листков и начала читать. Захарыч замер в томительном ожиданье.
Ну что ж, первое впечатление положительное, сказала она. У вас хороший стиль и чувствуется талант.
Спасибо.
***
Антонина Григорьевна мыла с Верой на кухне посуду. Семён сидел на диване и читал журнал. На кухню зашла Надежда.