тела ка'мистресс Ирены и доктресс Эджени и,
и унды десять дней запрещали забрать их на третий этаж и похоронить. Когда ты победил в войне, можно разрешать и запрещать что угодно, думает Агата. Если бы в войне победила она, она бы запретила и разрешила столько всего, что два списка, разрешенного и запрещенного, которые она в уме составляет по ночам, становится трудно помнить. Агата бы запретила женщине по имени Ласка приходить к ним в дом, это уж точно, потому что после ее визитов у мамы слезы выступают на глазах, и Агата бы тем более запретила Ласке называть маму Азуррой, потому что маме это явно не нравится, и Агата бы навсегда запретила мерзких предателей габо, хотя они с той самой ночи, когда затопило первый этаж («Аквальта Нэра», назвал ее в одной из своих песен, которые все по секрету передают друг другу, слепой Лорио, и теперь так и принято говорить «Аквальта Нэра»), габо снова исчезли и больше не появляются, и И еще Агата приказала бы всем забыть войну раз и навсегда. Забыть совсем, вообще, как не было. Всем до единого, каждому человеку в Венисане и забыть по-настоящему, а не притворяться. Всем и особенно маме с папой.
Люди думают, что унды покровительствуют вам, Азурра, говорит Ласка, прищурившись, и мама морщится. Вопрос правда ли это.
Люди думают, что унды покровительствуют всем бывшим дезертирам, отвечает мама очень спокойно, но Агата неожиданно понимает, что это спокойствие ровно такое же, как когда Торсон случайно разбил стеклянного олененка ее бабушки Алины: цена этому спокойствию грош. Если так, унды идиоты: не знаю, как другие дезертиры, но я воевала не за ундов я воевала против войны.
Говорили бы вы потише, Арина, Ласка понижает голос и смотрит в пол, а потом вскидывает глаза.
Я в своем доме. Мама смотрит на Ласку в упор и улыбается: Всем, кому не нравится, что́ я говорю в своем доме, следует его покинуть.
Агата с тоской прислоняет лоб к двери, и дверь тихонько скрипит. Испуганная Агата отпрыгивает вглубь детской, но ни мама, ни Ласка, занятые разговором, не поворачивают головы. Они молчат и смотрят друг на друга.
Мне действительно пора, говорит Ласка и резко разворачивается к двери, но тут мама хватает ее за руку и говорит тепло, так тепло, как даже с Агатой она не говорила уже давным-давно.
Ласка, спрашивает мама, почему вы пришли? Вы давно перестали приходить, я не видела вас месяц почему вы пришли сегодня?
Попрощаться, говорит Ласка. Полагаю, мы больше не увидимся. Я зашла попрощаться.
В дверную щель Агате по-прежнему видны мамины пальцы они все еще держат Ласку за руку, но держат не просто так, а как-то очень крепко, словно что-то нащупывают сквозь плотную ткань траурного плаща. Агата чуть расширяет щелочку Ласке явно неприятно, она пытается незаметно высвободить руку, потом дергает чуть сильнее, потом с силой вырывается и на пол, вспыхивая в свете лампы, падает крошечная золотая бусина на золотой нитке.
Нет, стонет мама. Нет, Ласка, нет. Скажите мне, что вы не уходите к ним. Только не к ним. Вы хорошая женщина, Ласка. Что же вы делаете?
А что мне осталось делать? сухо спрашивает Ласка. Что мне делать со своей жизнью?
Ласка молчит. Агата совершенно не понимает, о чем идет речь, ей сейчас просто страшно хочется не забыть, куда покатилась золотая бусинка, Агата бы ее надела прямо на этой золотой нитке кое-кому на ухо. А Ласка говорит так же мягко, как мама:
Мой сын утонул в Аквальта Нэра, Арина. Моя дочь утонула в Аквальта Нэра. Мой муж утонул в Аквальта Нэра. Я буду есть, танцевать и пить черный мед до полной потери памяти и надеюсь умереть быстро.
Они чудовища, Ласка, говорит мама. Ради всех святых, только не это.
Не становитесь одной из них. Вы очень богатая женщина, а теперь, после войны, стольким нужна помощь. Вы еще можете вернуть свое богатство в прежний вид, превратить его обратно в деньги
Этой фразы Агата не понимает совсем, и разговор становится ей неинтересен. Агата уже собирается залезть на подоконник и посмотреть, не едет ли мимо тележка с желато, но Ласка очень тихо произносит:
Может быть, унды и идиоты, да ведь и мы с вами, кажется, не намного умнее: они помиловали всех дезертиров, верно? А вернулись из Венисальта только вы да я. Это почему, а?
Потому что любовь к своему ребенку важнее Общего Дела, так же тихо отвечает мама.