По поводу фрау Бадер. Вы обсудите темы, которые будут представлены королевской пресс-службой в следующем квартале. После обеда онлайн-конференция с Обществом организации досуга школьников, они подтвердили готовность. Завтра утром вы едете в Нойферхау. Вас ждут на открытии отреставрированного госпиталя Святой Хильдегарды. Затем в два встреча с еврокомиссаром по исследованиям, инновациям и науке герром Вальднером.
Коридор привел к очередной лестнице. Катарина снова попыталась забрать ветку, но я взлетела на второй этаж, пытаясь сообразить, под каким предлогом пробраться на пункт охраны, чтобы удаленно отключить сигнализацию.
Это все?
И два свободных часа вечером, довольно сообщила Катарина.
Фрау Хафнер, вечная вам благодарность, крикнула я на бегу, врываясь в свои покои.
О, вернулся Курт, прокричала она вслед. Ждет ваших распоряжений.
Вернулся! Вот Курт-то мне и нужен. Его присутствие в охранке ни у кого не вызовет подозрений. Так, спокойно! Дышать Дышать! Сейчас необходимо хладнокровие. Я высунулась из двери, чтобы добавить еще одно распоряжение:
Фрау Хафнер, пусть Курт ждет меня сразу после совета.
Девочки-ассистентки засуетились, помогая мне переодеться. Через три минуты я бежала к залу Совета. Гвардейцы распахнули передо мной двери, и я ворвалась в высокий гулкий зал с окнами на север, и оттого все время сумрачный и зябкий. Тяжелые пепельные гардины на высоких окнах и синий шелк на стенах добавляли комнате мрачности и холода.
Заседание прошу считать открытым! Казалось, даже мой голос превратился в осколок и отскочил от стены, как выпущенный из пращи колкий кусок льда.
Советники повскакивали с мест, а канцлер не торопясь развернулся. Наверняка только что ходил туда-сюда между окном и огромным столом и проклинал королеву за опоздание.
Ваше Величество. Он слегка склонил голову. В голосе явственно читалось: «Наконец-то».
Канцлер.
Он адресовал мне красноречивый взгляд, дескать, неужели есть что-то важнее совета? Канцлер Рюдигер Баум определенно родился для своей должности: степенный и осанистый, он излучал уверенность и благодушие, под которыми таились жесткость и недюжинное упорство; он вел себя так, словно почивший король Фредерик VII оставил его своим аватаром на земле и поручил приглядывать за всем, что творилось вокруг, в том числе за юной королевой. Спорить с канцлером решался только регент, а наши с канцлером отношения за три года в Холлертау доросли до статуса настоящей войны, да и начинались нерадужно он назвал меня шлюхой, хотя и очень вежливо и другими словами, а я собиралась отправить его в отставку. Однако мой дед, король Фредерик VII, незадолго до смерти потратил время и усилия, чтобы рассказать про Рюдигера Баума: рьяный оппозиционер абсолютной монархии, выступал идеологом нового социального строя, а при реформе власти другой кандидатуры на роль канцлера даже не обсуждалось. Выгнав канцлера, я бы сразу настроила против себя половину совета и весь парламент, который он как раз сформировал в рамках перехода из абсолютной монархии в конституционную.
Я сжала ветку, чтобы ощутить хоть какую-то опору, но она чуть не треснула под пальцами. Иссохшее хрупкое дерево сломается, если его сжать посильнее, вряд ли на эту корягу стоит серьезно рассчитывать. Почувствовать бы сейчас поддержку отца, его руку.
Я швырнула ветку на стол она глухо стукнулась о поверхность, мелкая древесная пыль осыпалась на бумаги, в изобилии разложенные по лакированной столешнице и уселась на свое место во главе огромного стола. Канцлер приподнял брови, с вежливым вниманием ожидая пояснений.
Все двадцать советников пялились на ветку, не решаясь нарушить тишину. Канцлер смотрел на меня, сохраняя нейтральное выражение лица. За спиной Катарина тихонько вошла в зал и остановилась у стенки.
В двадцатом веке человечество вырубило половину мировых запасов древесины. В Европе почти не осталось реликтовых лесов, и двадцать семь процентов млекопитающих из-за этого под угрозой исчезновения. А вот так, я ткнула в ветку, скоро будут выглядеть наши двести тысяч гектаров Оленбаха.
Канцлер приподнял брови и серьезно изрек:
Печальное известие, Ваше Величество. Это будет весьма прискорбно.
Весьма! Я следила за его лицом, ожидая первых признаков недовольства. Обычно мне становилось неуютно, когда я понимала, что раздражаю людей, но с канцлером выходило наоборот мне нравилось его злить. Он так редко выходил из себя, что я считала своей священной обязанностью это изменить. Сейчас я совершенно точно отвлекла его от своего опоздания.