– Надеюсь, ничего серьезного?
Господи, что же делать? На улице глухо и громко зарокотал гром, будто подчеркивая мое настроение. Небо совсем почернело. Казалось, мы сидим в маленьком освещенном кукольном доме, в совершенно темной комнате. Эх, если бы подкрасться к дедушке и незаметно попросить его о помощи! Может, он согласился бы разыграть сумасшедшего, чтобы выпроводить Трясогузку из дома. Но поздно. Да он, кажется, и задремал.
– Не знаю. Пожалуй, нет, – сказала учительница. – Только он хватил через край. Даже не знаю, что с ним делать…
– Ну, в таких делах я не разбираюсь.
– Да кто в них разберется! Просто хотелось поговорить…
– Конечно, – согласилась мама. – Что там этот сорванец натворил? Вы рассказывайте, дорогуша. Я прекрасно умею слушать.
Трясогузка медленно и неуверенно рассказывала о моих проделках, а гроза меж тем приближалась. Мама время от времени вставляла "м-м-м" или "ага" и широким взмахом кисти клала на бумагу очередной мазок. Бело-розово-зеленые Ингве, Трясогузка, игрушки и сласти парили на сером фоне.
"Ну все, сейчас грянет буря!" – думала я, поглядывая на маму, но она невозмутимо продолжала работать.
– Вот какие дела, – завершила Трясогузка перечисление моих проступков.
– Знаете, – сказала мама, сорвав лист с мольберта и помахивая им в воздухе, чтобы он поскорее высох, – слушала я все, что вы тут рассказывали, и вот что я вам скажу – это уже чересчур.
Обмакнув тряпку в Ингвино корыто, она стерла с лица остатки липкой массы.
– Закончила? – встрепенулся Ингве. – Я в этом корыте ангину заработаю.
– Это все, что вы можете мне сказать? – возмутилась Трясогузка.
Но мама уже натягивала резиновые сапоги. Неужели она так разволновалась, что не могла усидеть дома?
– Вы меня уж извините, – заявила мама, – но я ужасно спешу. Вы отлично позировали. А что до вашего сына, то, по-моему, вы можете им гордиться. У мальчика столько энергии и фантазии!
– Моего сына? – обомлела Трясогузка.
– Ну да, – подтвердила мама. – И не цепляйтесь вы так к одежде. Вот и моя дочь носит то же самое.
И она упорхнула.
Трясогузка встала и, забыв о дурацкой шляпе и размалеванных глазах, тоже направилась к двери. Ингве выбрался из корыта и захлюпал по полу, с промокшего пиджака капала вода. С видом привратника, забывшего надеть брюки, он подал гостье пальто.
– Подумать только, она не поняла, что я говорила о ее сыне! – пожаловалась Трясогузка.
– Прошу меня извинить, – заметил Ингве, – но у нее нет сына.
Это было уже слишком. Трясогузка выскочила за дверь, где ее поджидали темнота, раскаты грома и проливной дождь.
Спасительный гром! Бум!
Небо полыхало и взрывалось вспышками молний. Воздух дрожал от раскатов грома, казалось, тучи превратились в исполинские каменные глыбы, которые с треском бились одна о другую. Дождь лил как из ведра, и я вмиг промокла до нитки. Я сбежала тем же путем – через кухонное окно. Надо немного намокнуть, а то Ингве догадается, что я все это время была дома.
Тут я увидела, как на наше крыльцо поднимается женщина в белом плаще – настоящая натурщица! Через несколько минут она с кислой миной поплелась обратно. Интересно, что сказал ей Ингве?
Я перевела дух. Дедушкины крошки-демоны поработали нынче на славу. Сколько еще так будет продолжаться? Неужели мама вправду ничего не заподозрила? Похоже на то.
Когда я вернулась, Ингве сидел в качалке. Дедушка ушел к себе.
– Привет, – буркнула я. – Ты что, ходил босой по лужам?
– А-а! – фыркнул он и запыхтел трубкой, которая воняла, словно он набил ее резиновыми подметками.
– А мама где?
– Побежала в редакцию сдавать рисунок. Скоро вернется.
– А дедушка?
– Отдыхает наверху.
Я не могла придумать, что еще сказать, и отошла к окну.