Я не могла заснуть, хоть и знала, что скоро вставать.
Я поднялась к дедушке, в ту комнату, которую вообще-то отвели мне. Мы лежали рядом и смотрели в окно на небо. Дедушка специально развернул кровать к окну. В комнате было темно, мы положили подушки повыше и парили в бескрайнем мировом пространстве, вечном безмолвии созвездий, планет и мрака. Огромная дедушкина ладонь лежала на моей.
– Почему все так происходит? Неужели конца этому никогда не будет? – прошептала я.
Я рассказала ему обо всем, что стряслось с тех пор, как во мне поселился злой ветер. Как меня приняли за мальчишку и как чуть не замели за кражу сумки, про Трясогузку и Голубка, про Исака и про поцелуй Катти. Дедушка крякал и пыхтел от смеха, и я невольно смеялась вместе с ним, хотя все было так запутанно и вовсе не смешно, даже грустно. То и дело дедушка утирал слезы простыней. У меня глаза тоже были на мокром месте. Под конец я уже перестала понимать, смеемся мы, или плачем, или все вместе.
– Вихрашка ты моя, – шептал дедушка, обнимая меня и чмокая в обе щеки.
– Неужели нельзя положить этому конец? – допытывалась я.
– Видно, это маленькие демоны с тобой шутки шутят, – сказал дедушка.
Так он говорил со мной в детстве, не поймешь – то ли шутит, то ли серьезно.
– Ты хочешь сказать, это от дьявола?
– Да нет, дурочка. Понимаешь, если действительно кто-то и создал эту удивительную Вселенную с солнцами и улитками, цветами и людьми, то явно не зануда. Скорее, божественный чудак, небесный чудик, гораздый на всякие выдумки, фантазии и причуды. И вот случилось ему в спешке создать такое небесное царство, где все чисто и гладко, без сучка без задоринки, где все по полочкам разложено раз и навсегда. От этакой чинности он быстро скис, и его потянуло на приключения. Вот он и придумал маленьких озорных демонов, которые только и делают, что проказничают да ставят все на земле с ног на голову, чтобы нам, людям, веселее жилось у нас внизу и чтобы Создателю было о чем судачить у себя на небесах.
Он шутил. Я понимала. И все же мне почему-то стало легче. Я покрепче прижалась к нему. Вскоре послышалось мягкое виолончельное похрапывание, а я лежала и думала, что дедушка и сам почти святой.
Уходя, я погладила его по щеке.
Моя ночь еще не кончилась.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В КОТОРОЙ Я ЛЕЗУ НА КРЫШУ, ЛОВЛЮ ПТИЦ ДЛЯ ИСАКА, В КЛАССЕ ЦАРИТ ТАРАРАМ, А ТРЯСОГУЗКА МОЛЧА СИДИТ НА ПОЛУ
Была поздняя ночь или раннее утро. Временами сквозь темно-фиолетовые занавески проглядывала луна, зажигая перламутровые бусинки росы на стеблях травы, бутонах, почках и молодой листве. На шоссе, словно огромные шмели, жужжали невидимые грузовики. В остальном было тихо. С берега доносился ровный шелест волн – это озеро, танцуя в своем вечном плескучем танце, шуршало долгополыми юбками волн о длинные ноги мостовых опор.
В такие тихие сумеречные часы невольно двигаешься с осторожностью, плавно и мягко, словно кошка. Я вдыхала холодный воздух. На плече я несла Ингвину вершу, а в рюкзаке лежали пачка хрустящих хлебцев и чехол от пятиместной палатки марки "Фурувик". Возле школы в кустах шиповника притаился пятнистый кот с влажными от росы усами, он охотился на мелких пичуг. Цели у нас были общие, и я прошла мимо, стараясь его не беспокоить.
Наш класс был на самом верху, на третьем этаже. Я пригляделась, не запер ли кто окно, тогда бы весь мой план пошел насмарку. В рассветных сумерках я вроде бы разглядела белый клочок бумаги в щели между створками, но полной уверенности у меня не было.
На противоположной стороне была пожарная лестница. С большим трудом мне удалось подтянуться и залезть на нижнюю перекладину. Ну, теперь наверх! Рюкзак и вершу я оставила на земле. Фонарик сунула в задний карман.