ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В КОТОРОЙ КОЕ-КТО СОСТАВЛЯЕТ МНЕ КОМПАНИЮ, НЕОЖИДАННЫЙ ПОЦЕЛУЙ ПРИВОДИТ К НЕПРЕДВИДЕННЫМ ПОСЛЕДСТВИЯМ, МАМА ДУЕТСЯ, А ДЕДУШКА РАССКАЗЫВАЕТ ПРО НОЧНЫХ ДЕМОНОВ
Она объявилась неожиданно.
Я и ахнуть не успела, а она уже увязалась за мной, шла бесшумно и ловко, словно кошка на мягких лапках, желтые глаза озорно поблескивают, губки слегка выпячены.
– Можно немного пройтись с тобой?
Это была Катти!
Я молча кивнула. Что ни скажи – от нее все равно не отвяжешься.
А я-то надеялась, что самое страшное позади! Радостно, хоть и слегка фальшиво, насвистывала одну из тех мелодий, какие дедушка обычно играл на своей старой виолончели. Перед уходом я подготовилась к предстоящей ловле птиц: прикрыла окно в классе, а чтобы оно не распахнулось, запихала в щель свою разорванную контрольную.
В нашей округе у всех улиц птичьи названия – Синичья, Дроздовая, Совиная и дальше в том же духе. Я дошла до Кукушечьей, когда, откуда ни возьмись, появилась Катти – розовая тень с голубым пластиковым мешком, перекинутым через плечо, и наушниками, болтающимися на шее, словно стетоскоп. Она вцепилась в мою руку и обдала запахом фруктовой жвачки.
– Нам по пути, – заявила она, неопределенно махнув рукой.
Я только невразумительно хмыкнула.
Катти улыбнулась, показав острые зубки. Мне стало не по себе. В моем положении связываться с девчонками опаснее, чем с мальчишками. С девчонками я просто не знала, как себя вести. Я чувствовала, как грудь Катти прижимается к моему локтю, и лихорадочно соображала, как бы от нее отвязаться.
"Может, и впрямь чутье у девчонок развито лучше, чем у мальчишек, и они способны разнюхать то, о чем мальчишки в жизни не догадаются? – размышляла я. – Наверное, так и есть. Катти-то небось почуяла, что со мной что-то не так, что я лишь выдаю себя за мальчишку".
– А ты не такой, как другие ребята, – заметила Катти и посмотрела мне прямо в глаза.
Что верно, то верно. Все она поняла.
– Ну-у, – протянула я, чтобы не молчать.
– Какой-то ты другой, – не унималась она.
Я лишь промычала в ответ.
– Никак не пойму, в чем тут дело.
Я буркнула что-то невнятное, чувствуя себя круглой дурой.
– Я бы сказала, ты взрослее, – продолжала Катти. – Остальные еще совсем дети, кроме Исака, конечно. Но с ним не сладишь. Тот еще типчик. А ты словно более настоящий, чем другие. Понимаешь?
Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Это я-то настоящая! Да фальшивее не придумаешь! Я прижалась к Катти, чтобы она не заметила, как я опешила. Наши щеки соприкоснулись. Она, видимо, истолковала это по-своему, потому что вдруг обхватила меня за шею. Ее волосы упали мне на лицо и защекотали верхнюю губу – я невольно улыбнулась. Она с ухмылкой отвернулась. "Все же в вечном спектакле жизни мальчишкам надо играть мальчишек, а девчонкам – девчонок", – подумала я и почувствовала, что Катти теребит наклейку у меня на плече.
Ну полный идиотизм! Надо продержаться еще немного, думала я. Еще чуть-чуть – и я дома. Мы уже на Воробьиной улице, остались только Зябликовая, Галочья и Синичья.
Несколько минут мы шли молча. Чтобы выиграть время, я старалась шагать по-мальчишечьи широко. Мелкие пичужки чирикали в кустах, над золотисто-красным гребнем свалки с протяжными криками вились чайки. Катти плелась рядом, словно тень.
– Ты мне нравишься, – сказала она, когда мы остановились у нашей калитки.
Только этого не хватало!
На дворе у Аксельссонов звонко стрекотала газонокосилка.
– Я сразу заметила – ты не как все. Помнишь, как ты заявился в класс на день позже и сказал, что не нашел дорогу. С тобой все время что-то случается. Понимаешь?
Мне ли не понимать! С самого нашего переезда со мной происходят невероятные события. Я мечтала только об одном: пусть это безумие хоть ненадолго прекратится.