Врешь ты все, ответила Галаэнхриель, собирая непослушные ноги в кучу и собираясь встать. Феячья пыльца тоже некисло выкачала из нее сил, и магических, и физических.
Черт захрюкал. Его дурацкий маленький пятачок скукожился от припадочного смеха.
Ты, светлая, не всекаешь вообще. Ты где? Ты тут, а не у Темного Лорда в логове. А почему тебя не нашли, знаешь?
Не знаю, дернула плечом эльфийка, высовывая, как кошка, сверкающий от пыльцы язык и отплевываясь.
А потому что тебя с вашей чумной старухой спутали, снова заржал черт, а потом, посмотрев на мрачное, все покрытое радужной пыльцой лицо эльфийки, сложился напополам и впал почти в экстаз.
Это бомба вообще! Нет, ну ты прикинь лицо Темного Лорда Вот он ждет тебя в замке своем, думает, ты ему выдашь что-то типа «милый, сюсю-мусю, давай я выращу для тебя незабудок, чтобы мы всегда, всегда помнили тот прекрасный миг единения наших сердец», а получит вашу бабку-чуму со своей «хреносмородиной» и «крыжопником»! Ой, не могу!
Ты откуда про незабудки знаешь? прошептала глубоко уязвленная эльфийка, поднимая руку, чтобы настучать наглому черту по рогам. Магией настучать она чисто технически не могла проклятая пыльца свое дело делала хорошо.
Я, милая, много чего знаю Ай! Ох! Прекрати! Не трожь уши! Эльфы лежачих не бьют! Маленьких тоже не бьют, заверещал он, и светлая выпустила вертлявое чертячье ухо, на котором тоже остались блестки.
Черт вздохнул, потирая ухо, а потом махнул ручонкой, прощая ее за экспрессивность.
Пошли, болезная. Будем думу думать. Я теперь за вас.
Галаэнхриель послушалась. А что ей было еще делать? Только избавляться от пыльцы, восстанавливать свою магию и выручать друзей, которые попали в беду.
* * *
Вы все фа-шасты! Шисты! Голубые крокодилы! Белые сахарные углы! Усы Усы! Зоя Валерьяновна, ваш петрукроп отпааад!
Пыльца фей не знала осечек не действовала она как мощный галлюциноген только на светлых. Но лич к ним явно не относился, с его-то привычками и образом жизни.
Лич ловил славный приход, барахтая костяшками в воздухе он, заколдованный на левитацию, плыл в гости к феям, в их Сверкающий Лес, в котором жила Гранд Маман фея-авторитет с огромным послужным списком разных незаконных делишек. Уж она-то нашла бы целому личу хорошее применение.
Есть усы серебряных кузнечиков приятно, расплылся в дебильной улыбке лич.
Конечно, приятно, поддакнула ему толстая усатая фея, приняв почему-то это на свой счет, и оскорбленно тряхнула на лича крылышками, от чего он мгновенно оказался в экстазе.
Передоз? озабоченно спросила ее товарка, фея с палочкой Коха вместо обычной, волшебной.
Че ему будет, он же бессмертный, сплюнула толстая фея и устремилась вперед. В свой Сверкающий Лес. Она была не то что бы жестокой, но годы работы в наркокартеле сделали свое дело. Вместо нежных ключиц, тонкой лодыжки и сверкающего крыла фея по имени Сарочка приобрела лишний вес, потому что нектар больше не насыщал, а грудинка весьма аппетитно пахла. Это, увы, было неизбежно.
* * *
Кот, спеленутый в кулек из мельхиорового сплава, на который не действовала кислота, тоже был мрачен и печален. Для свободолюбивого Кат Ши такое ограничение свободы тоже было унизительным, поэтому он, мстительный, как и его хозяйка, копил силы, чтобы поквитаться с обидчиками. В его ушастой страшной черепушке с красными глазюками зрели смертоносные планы.
Гоблины, которые везли кота, даже не подозревали, что ждет их впереди.
* * *
Ну че там у тебя, мать? спросил черт. Такое обращение к Светлой Княгине от черта звучало в какой-то степени даже кощунственно, но Галаэнхриель терпеливо молчала. Этот рогатый хлюпик мог бы ей помочь, потому что у нее самой дела шли скверно.
При колдовстве вместо роз вырастали невнятные кракозябры с сомнительным запахом эмалевой краски, лекарственные растения вырастить тоже не выходило, даже не удавалось выпестовать росток. Эльфийка, для которой такая магия была естественной, как дыхание, страдала.
А такой же, только с бровями вырастить могешь? А то глазастые у тебя уже есть, ехидничал черт. Галаэнхриель посмотрела на грустно моргающий мшистый пень и опустила руки.
Что же мне делать? Что делать мне? прошептала она, а потом тихо заплакала. Черт, непривычный к таким звукам, заволновался.
Ты, мать, давай-ка не реви.