Кроме Чарли из дома напротив, вытянутого в струну уиппета7. Удивительно, он всегда такой энергичный и неугомонный в 6 утра. Интересно, что хозяин подсыпает ему в корм?
Хотя, глядя на высокого, обтянутого беговыми лосинами хозяина в очках, напяленных на длинный крючковатый нос, можно сделать вывод, что подсыпает хозяин в корм что-то и себе.
Они, как две пули, пронеслись мимо нас, пока я, позевывая, обнюхивала клумбу из колеса с упокоенными под снегом настурциями. И брови не успела поднять на их «броьробоеурооо», которое отрывками фраз принес февральский ветер.
Доброе, помахала вслед, смеясь, Варьваря.
Я оторвалась от клумбы, внимательно посмотрела на Варьварю, потом на удаляющиеся в глубь двора тонкие фигуры. Протерла заспанные глаза и хотела гавкнуть уиппету, что у его лысеющего хозяина развязался шнурок, но было уже поздно.
Опознала я этих двоих по костлявому заду, недавно удалявшемуся в рассвет, а теперь торчащему все из той же злополучной лужи, где недавно терпел крушение бумажный «Титаник» и двое детей.
Хорошо, что крушение заметила только я. Иначе пришлось вызволять из лужи еще и их. Словно я какая-то Мать Тереза, а не диванная королева голубых кровей. Словно парней мне не хватило вылавливать из грязи.
Варьваря никогда не могла пройти мимо страждущих, обездоленных, голодных и туфель со скидкой 50%. Я же придерживалась и придерживаюсь в данном вопросе правила моряков: спасение утопающих дело рук самих утопающих.
А теперь, закончив жаловаться на хозяйку, с вашего позволения, я продолжу рассказ, который подводит к самой сути повествования, собственно, к тому, зачем мы тут все и собрались.
Ну не все же про мои прогулки рассказывать.
Мы с Варьварей жили в одной из пятиэтажек. Серым кольцом она сковывала маленькие двухэтажные домики. С небольшим садиком, поросшим спящими сиренью и шиповником без листьев, так и норовившими проникнуть в обычную жизнь обитателей дома. Постучав колючей лапой в окно террасы, разбитое на сетку потрескавшихся от времени белых тонких рам.
Каменные деревья пятиэтажек скрывали домики от городского шума. Словно северные фьорды. Обступив со всех сторон. Взяв в беззвучный плен.
Возникало ощущение, что в закрытом дворе, среди сказочных сооружений мир на секунду замер, притаился и продолжил жить по своим временным законам, отставая от привычной линии времени лет на сто.
Только представьте: вот вы стоите на центральной улице среди потока сумасшедших, вечно торопящихся пыльных машин и одетых в черные одежды и несбывшиеся мечты людей, но, сделав шаг и свернув во двор, внезапно оказываетесь в Англии девятнадцатого века.
Замрешь на секунду. Отвлечешься на соседку, которая несет из магазина пакет с сосисками. Закроешь глаза в предвкушении, что она заметит, как ты исхудала, и вручит мешок, отчитав Варьварю. А когда глаза вновь откроешь: облаешь возникшего из кустов молочника в клетчатом фартуке поверх белой куртки. Не замечая лай, который не прорывается сквозь наушники с тяжелым роком, он разносит молоко, выставляя на террасы перед разноцветными дверьми. А колючее февральское солнце, молодое, только-только вырвавшееся из объятий ночи, успевает играет в прозрачных стекляшках бутылок, пробуждая своими детками солнечными зайчиками: синичек, насвистывающих гимн наступившему утру.
«О, святой Сасиско! Как же я ненавижу этих пернатых фигнюшек. Особенно с утра. Никакой от по-клоунски раскрашенных птичек пользы, только гам-тара-рам пляски-свистопляски».
Надо не забыть обсудить эту проблему с Эпикуром. Котом, который иногда появляется призраком из неоткуда на балконе. Возникает из пыли, скопившейся на хламе прошлых хозяев. Коробок, засоряющих мою жизнь и Варьварин интерьер.
У меня складывается ощущение, что хозяева нашей квартиры хранили этот мусор, отдаленно напоминающий вещи со времен динозавров. Никак не могли выкинуть. Продолжая верить, что сломанная лыжа научится со временем регенерировать и в процессе лыжной эволюции отрастит себе сломанный кусок. Или старые шахматы додумаются размножаться почкованием и наделают недостающих фигур черного цвета.
«Из белых? Глупцы».
Пыльная трагедия сильно выбила меня из размеренной медитативной жизни мопса, я и забыла, зачем появилась на свет белый в целом, и уж тем более зачем вышла на улицу в 6 утра. Не по своей, конечно, воле.