Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались?
Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего учителя. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев.
Понятно это там вы так выучились стрелять?
Да. В корпусе имелись толковые наставники.
Толковые наставники? Поди, муж ваш?
Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом:
Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в как сейчас принято говорить, «гражданском».
Поня-атно протянул её визави. И вновь заскрипел пером.
Вы его, с позволения сказать, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа.
Спасибо комиссар явно несколько смутился. А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время?
Возвращалась с митинга.
С митинга? С какого? заинтересовался Жадов.
С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев
Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, надулся комиссар.
Ирина Ивановна лишь кивнула.
После митинга я пешком в силу отсутствия как трамваев, так и извозчиков возвращалась на ночлег к своей подруге по пансиону. Адрес нужен?
Н-нет, неожиданно сказал комиссар. Я так понимаю, ваше постоянное местожительство в Гатчино?
Было в Гатчино, казенная квартира при корпусе. А теперь на Шпалерной, ночую у подруги, но это сугубо временно, пока не найду новое место службы, пока не сниму хотя бы комнату
Но почему же вы не в корпусе? прищурился Жадов. Пальцы его, с жёлтыми ногтями курильщика, нетерпеливо мяли коробку папирос.
«Пушкинскiя». 20 штук за 15 копеек.
Почему я не в корпусе? усмехнулась Ирина Ивановна. Вы разве не знаете, гражданин комиссар, что там творилось? Пришли германские «добровольцы». Я хоть и ношу немецкую фамилию, но на милость бывших соотечественников моих предков полагаться отнюдь не намерена. А папиросы, кстати, у вас хорошие, гражданин комиссар, первый сорт. Сейчас таких уже и не купишь, подвоза нет.
Вы курите? Жадов поспешно протянул Ирине Ивановне коробку. Я тогда б тоже эх, подымить охота, аж мочи нет, с утра не курил
Подымите, кивнула госпожа Шульц. Мы в полицейском участке, вы снимаете с меня показания и спрашиваете у подозреваемой разрешения курить?
Комиссар вновь смутился.
Мы не в участке, нашёлся он наконец. Были «участки», да сплыли. Теперь это отделение народной милиции. Товарищ Благоев верно говорит полиции царской, сатрапов этих, у нас больше не будет. А народная милиция, она
Она плоть от плоти народной, подхватила Ирина Ивановна. Она не орган репрессий и угнетения, но предупреждения правонарушений и перевоспитания!
О! О! комиссара Жадов, кажется, слова эти поразили в самое сердце. Как вы всё верно и замечательно сказали, Ирина Ивановна! Вы разделяете наши идеи?
Кто же из разумных людей их не разделяет, гражданин комиссар?
Михаил. Михаил Жадов, поспешно сказал тот, привставая и протягивая руку. Ирина Ивановна спокойно её пожала по-народному, без перчатки. Это же очень, очень хорошо, Ирина Ивановна! Вы поистине удивительная женщина, решительная и хладнокровная!.. Бандитов этих положили просто загляденье, такие мерзавцы только нашу великую революцию позорят!.. и карающая длань её будет беспощадна! Перевоспитывать это уже потом станем, а пока нужно, чтобы на улицах людей не раздевали!..
Не все с вами согласятся, уважаемый Михаил простите, а по отчеству?
Не надо отчества, решительно сказал комиссар. Товарищ Михаил этого достаточно.
Хорошо, улыбнулась госпожа Шульц. Так вот, многие ведь кричат я слышала что всех богатых надо того «грабь награбленное».
Эксцессы, убежденно сказал Михаил. Неизбежные перегибы первых дней свободы. Эксплуататорские классы, безусловно, должны лишиться своих привилегий, у нас кто не работает, тот и есть не будет! Но раздевать людей на улицах это неправильно
Совершенно верно, товарищ Михаил. Революция только тогда чего-то стоит, когда умеет защищаться и настаивать на своей воле. Кто не с нами, тот против нас, и третьего не дано.