Дрон молча пошел впереди, щедро рассыпая песок под ноги. Рыжие ленты талой воды поплыли по дороге. Старик двинулся следом.
Небо прояснилось. Дождик захирел. В утренней дымке стали четче проявляться кусты и ограды. Над памятниками, укрытыми просевшим снегом, как накидкой, кружило воронье было чем поживиться.
Накануне поминали родителей, и весь день нескончаемым потоком на кладбище тянулись посетители. Истово молились, грустили и плакали у могил, выпивали и закусывали. Крошили хлеб у оград, сыпали птицам пшено. На столиках лежали остатки еды, конфеты и печенье. Цветные разводы от фантиков раскрасили серый от грязи снег.
Дрон слышал за спиной тяжелое дыхание старика и неуверенное шарканье по льду его толстых ботинок. Боясь поскользнуться, старик едва поспевал, и тогда он замедлил шаг, чтобы не утомить пенсионера. Огляделся.
БОЛЬШОЙ ГОРОД
В «городе мертвых» царил строительный бум. Рыли котлованы. Размечали дороги. И в любую погоду ко вновь возведенным домам подвозили «новоселов».
В районе с уже развитой инфраструктурой на центральной площади красовалась церквушка, от которой к периферии протянулись длинные улицы. На просевшей, крепко утрамбованной земле стройными рядами чернели ограды. На маленьких пятачках земли подросли кусты и деревья.
Иметь могилу в центре кладбища, на пригорке, считалось престижным. Здесь рано сходил снег, вешние воды сбегали в низины, не создавая зловонных запруд. Сверху открывался красивый вид на город.
Особенно ценились участки с угла: соседский забор граничил лишь с одной стороны выгодное преимущество перед могилами, зажатыми в ряд. Завидные участки земли сметливый бригадир Керим попридерживал для особых клиентов.
Каждую неделю в церквушку приезжал местный поп, и пустынная площадь внезапно оживала. Богомольные старушки, скорбящие родственники умерших, нищие, бомжи и алкоголики стайкой тянулись на службу.
Новым микрорайонам города только предстояло стать образцово-показательными. Свежие могильные делянки еще чернели трауром лент. Ультрамарин красок погребальных венков бил в глаза. Почва повсюду проседала, подъездные пути плыли от грязи и строительного мусора, а дороги существовали лишь на чертежах в строительных планах.
ПРИВЫЧКА
Привычка ходить на кладбище стала для Василия Ивановича такой же необходимостью, как и поддержание порядка в собственном доме, о котором все время приходится хлопотать: выбрасывать прочь ненужное барахло, мыть посуду, окна и пол, что-то чинить, подбивать и подкручивать.
По давней привычке, он просыпался за минуту до звучания гимна страны. Лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию сонного города, стону лифта и редким шагам в подъезде, к глухим ударам собственного сердца.
Порой грудь зажимало. Часовой механизм двигался натужно, пыхтя, скрипя и запаздывая. Удивляясь переменам в себе, ощущал вековую тяжесть своего будто бы чужого, незнакомого тела. Двигал руками, коленями, пальцами стоп, принудительно включая организм в работу.
Когда ночь отступала, и комната приобретала знакомые очертания, старик понимал, что пришло время пить лекарства.
Измерять давление и быть внимательным к тому, что происходит внутри, стало добрым правилом. Системы жизнеобеспечения гудели, точно высоковольтные провода, и капризничали, требуя к себе почтения.
Спустя время, старик медленно поднимался с постели. Сидя в кровати, глотал таблетки стакан воды и аптечка находились неподалеку на тумбочке. Брел на кухню. Грел кашу гречневую или пшенную, которую приготовил загодя, накануне.
Редкое утро выдавалось удачным: тяжесть в позвоночнике отравляла существование. Каждое движение давалось с трудом, острой болью отзываясь повсюду.
Часто вместо ног Василий Иванович ощущал пустоту. И тогда он долго сидел в кровати, не решаясь встать. Знал, что при попытке изменить положение возможно падение.
В эти минуты на ум приходила горькая мысль о том, что уже не за горами тот день, когда организм предаст окончательно, и он заляжет в кровать, как в берлогу. Вспоминал, как однажды его больная жена утром не вышла к завтраку с постели, так и оставшись до конца дней жить в ней. Внутренне содрогаясь, старик тем не менее хладнокровно готовился к неприятному событию, когда счастье владеть собственным телом навеки покинет и его.
Пытался не думать о том, как он станет варить кашу, чистить зубы, включать радио, смотреть из окна на вечерний город в зареве огней. Стараясь не паниковать, отгонял от себя дурные предчувствия. Экономил эмоции впрок так же, как продукты и воду.