Все это духовные блага, духовное достояние народа. В этом объято вое то, без чего жизнь людей на земле не может стать достойной и прекрасной: то, что́ творится в духовном устремлении; те, кто творит явление духа, и та основа жизни, на которой слагается и вырастает духовное явление. Из этого достояния не должна быть изъята и так называемая «материальная культура». Пусть люди, пренебрегающие душою и не ведающие духа, предаются служению ей, как якобы самостоятельной ценности, и живут в слепоте к ее духовному назначению; они осуществляют хозяйство ради хозяйства, накапливают богатство ради богатства, развивают технику ради технического развития, предпринимают вооружения ради того, чтобы лучше вооружиться; они слепнут постепенно, застревая во вторичном и служебном, в средствах, принимая элементарную и материальную основу прекрасной жизни за самоё прекрасную жизнь; и только величайшие кризисы и потрясения, экономические, политические и военные, в которые их неизбежно вовлекает их слепая работа, способны хоть на миг пробудить их и напомнить им о высшем назначении человека.
И вот тогда, когда народ сознает свое общее достояние, и умеет любить его, и когда совершается событие, угрожающее этому духовному достоянию, его бытию и росту, тогда он внемлет призыву: встань и смотри, что угрожает твоему духовному достоянию и что надлежит тебе делать?
Таковы все события, допускающие и требующие творческого ответа со стороны народа, усилий и борьбы. Уже тогда, когда близится голод или черная смерть, и мор грозит унести несметные народные силы; или когда стихия огня или воды грозит истребить жизнь и жилища и иное богатство народное, лучшие силы нации идут на борьбу с бедою и полагают свою жизнь ради предотвращения худших зол и бед.
Но несравненно глубже потрясение и одухотвореннее призыв тогда, когда опасность грозит не элементарной основе духа, а зрелому явлению его.
Таков прежде всего момент, когда из жизни уходит гений. Невидные, часто ускользающие от душевного внимания, но творческие, драгоценные духовные нити связуют нашу жизнь с жизнью национального гения. Жизнь такого человека составляет поистине духовное достояние его народа и смерть его испытывается нередко, как внезапное общее оскудение; потому что мы все связаны им и в нем вбедино; мы все связаны через него с откровением духовным. Еще на смерть Пушкина Россия недоуменно молчала и горе Лермонтова и горе Гоголя было одиноко. Но уже кончину Достоевского многие испытали, как стрясшуюся надо всеми нами беду. Толстой как бы нес на себе бремя нашей совести; и уход его мы испытали, как удвоение нашей моральной ответетвенности; тогда вставал перед нами вопрос: как будем мы жить без его зова? справимся ли с удвоенным бременем? сумеем ли поддержать в себе и в жизни нашей огонь его нравственного горения? чем засвидетельствовать нам, что мы действительно хотим быть достойными его, что дело его жизни мы признаём воистину нашим общим делом?
Таков далее момент, когда гибнут по несчастию или по злому умыслу создания народного искусства, предстоящие в виде хрупких, сгораемых, незаменимых по своей форме и по своему духовному содержанию вещей. Единственные в своем роде, неповторимые и не восстановимые, эти создания живописи, скульптуры и архитектуры переживаются нами, как дар особого счастия, как сосредоточенное выражение того лучшего в нас, что не есть уже человеческое, но божественное, что есть выстраданный и постигнутый нашим народом вкупе лик Божества. Это изображение божественного в материи является уже общечеловеческим достоянием и истребление произведений искусства, созданных нашим народом, может испытываться нами поэтому не только как насилие и несправедливость, причиненные нам, но как прямой ущерб, понесенный всею духовною жизнью человечества.
Таков далее момент и таковы целые эпохи, когда происходит подавление свободной, научной и религиозной очевидности, идущее от косной догмы и корыстной силы. Во все времена и у всех народов гибнет лучшее духовное достояние, когда истинные ученые, бескорыстно ищущие знания, преследуются и сожигаются, как колдуны, или изгоняются, обвиненные, подобно Сократу, в «пагубном влиянии на молодежь»; когда против еретиков идут крестовые походы, а Джиордано Бруно и Гуос всходят на костер; когда от лица науки и философии говорят льстец и демагог, или гибнут, как в Лувене, целые гнезда научной жизни. Тогда на святом месте воцаряется запустение и возникающее отсюда духовное разложение, гораздо страшнее, чем разрушение здания или сожжение книгохранилища.