Если человек, живя так, любит что-нибудь больше себя, свой народ, или его искусство, или свободу, или хотя бы природу своего отечества (вспомним Карамзина), тогда в трудах и опасностях он не видит долга или обязанности, он не «приносит жертву», он не знает колебаний. Нет долга, но ость добрая воля, своя охота. Нет жертвы, но свободная легкая отдача себя, и, может быть, даже больше, чем себя: любимых людей (мужа, детей, друзей); и такая отдача не есть «жертва», ибо в жертве всегда остаетея еще жалеющая судорога скупца. Нет колебаний, но целостное, нераздвоенное решение, непосредственное и незаметное. Тогда человек твердо знает и чувствует, что иначе нельзя; что иначе он не может и не хочет; и не может иначе хотеть; и не хочет иначе мочь. Смерть есть конец его, но не его дела. Лучше ему не быть, решает он, чем чтобы воцарился на земле грубый произвол своекорыстных людей, идущих покорить его родину.
Этому учит нас духовный смысл войны: «живи так, чтобы ты при жизни любил нечто высшее более, чем себя». Тогда только ты справишься легко и непосредственно не только с тем духовным испытанием, которое несет тебе война, но и со всяким бременем жизни. Потому что только тогда ты осуществишь в душе твоей состояние истинного, непоколебимого удовлетворения, наполняющего жизнь радостной, творческой легкостью, и в то же время состояние целостной, нравственной красоты, слагающей духовный образ героя. Об этом свидетельствовали все великие нравственные учителя человечества. Скажи мне, что ты полагаешь самым важным и главным в жизни, и я скажу тебе, кто ты.
Именно на этом пути слагается истинное нравственное добровольчество. Добровольцы, совершая доброе дело, совершают его не потому, что так велит закон государства или к этому понуждает чувство долга, но потому, что они любят свое дело, притом любят его больше себя. Здесь следует разуметь не только военных добровольцев, да и не ко всем к ним это относится; но нравственных, духовных добровольцев в самом широком смысле этого слова, жизненных добровольцев, тех, кто в обычной жизни живет добровольцем добра и духа. Эти люди и в повседневной жизни, даже когда жертвуют, то не «жертвуют», а отдают добровольно, легко и удовлетворенно. Говоря об этом добровольчестве, не следует иметь в виду только войну; нет, война есть только переходная, преходящая эпоха; война есть только одно из явлений народной жизни; жизнь шире войны и больше войны. И не нужно совсем, чтобы все шли добровольцами на войну, потому что из этого не вышло бы ничего, кроме ратной помехи, духовного застоя и экономического разорения. Но война учит нас жить всегда так, чтобы быть готовым встать на s защиту того высшего, которое мы любим больше себя.
Каждый час жизни несет нам повод и возможность стать дезертиром или добровольцем; бежать, спасая себя, или отдать все на защиту. И каждый из нас слагает свою жизнь, как компромисс из дезертирства и добровольчества. Но хуже всего то, что мы так легко прощаем себе это нравственное дезертирство по мелочам. Прощенные мелочи незаметно въедаются в ткань нашей души и разъедают ее; а когда приходить час духовного испытания, то мы можем вдруг оказаться бессильными и безвольными дезертирами в большом.
Правда, живя изо дня в день, мы нередко сами не знаем, какая сильная любовь к родине дремлет в нашей душе. Но неужели в самом деле иноземный враг должен напасть на нашу родину для того, чтобы мы вспомнили о смерти, о любви и о нашем высшем духовном призвании?..
Правда, русский народ не раз доказывал свою способность превратиться из «дезертира по мелочам» в «добровольца великого дела». Но неужели мы способны к этому только в годину бед? Неужели, когда пройдет эта година, мы снова начнем копошиться в мелочах своекорыстного укрывательства?
Пусть же будет так, что́, если мы переживем эту войну, то духовные уроки ее останутся жить в нас навсегда.
Всякая война имеет духовное значение. НЕ всякая война имеет духовное оправдание.
Итак, война имеет духовное значение. И притом всякая война, хотя и не всякая война имеет духовное оправдание.
Духовное значение имеет всякая война, ибо всякая война есть потрясение, испытание и суд для всей жизни народа, который в ней участвует; a следовательно и для ее духовных сил. Однако, если всякая война есть потрясение, испытание и суд для жизни народа, то не всякая война есть правая для того народа, который в ней участвует. Воюя, народ может быть прав и не прав; и война его будет иметь духовное оправдание лишь в том случае, если он прав, воюя.