Я все сдал досрочно и вернулся пораньше. Как, собственно, и Алессиан. Но это никого не удивило, правда?
Император перевел взгляд на старшего сына. В ответ тот по-отцовски равнодушно пожал плечами:
Он прав, я всегда сдаю экзамены досрочно.
Что ж, а я просто последовал примеру старшего брата, Рафаэль слегка поморщился, произнося «старший брат». Все равно там нечего делать. Не сидеть же за книжками весь месяц.
Мне кажется, ты не вполне понимаешь важность образования, покачал головой император. Как принц, ты должен быть хорош во всем, от языков и истории до математики и политики.
Я и так хорош в языках. Свободно говорю на трех, разве этого не достаточно? возразил Рафаэль. История скука смертная. Еще, я лучше всех в спорте. Самодовольно заявил он. А политика мне не нужна.
Эридан с любопытством переводил взгляд с Рафаэля на отца. Такое заявление не могло оставить императора равнодушным. И правда, его лицо, впервые за утро, утратило выражение равнодушия: он сощурил глаза и в упор смотрел на Рафаэля, положив подбородок на сцепленные руки. В голосе императора слышалось легкое раздражение:
Не нужна политика? И как же ты собираешься управлять страной?
Не собираюсь. Рафаэль, напротив, казался совершенно спокойным. Для этого у тебя достаточно сыновей. Он опять нарушил правила: к императору стоило обращаться на Вы, если в комнате находилось больше трех человек. Император недовольно поджал губы, но не стал акцентировать на этом внимание:
А чем же собираешься заниматься ты?
Буду военным. Хочу поступить в военную академию. А в Миллениуме военная подготовка даже не включена в обязательную программу.
Хочешь поступить в военную академию? переспросил отец.
Да. Хочу пойти в армию. Для начала. А потом, может быть, стать генералом.
За столом воцарилась тишина, а Эридан поймал себя на том, что затаил дыхание: в рамках общего развития принцев учили обращаться с оружием, но никогда члены императорской семьи не вступали в ряды армии. Даже когда шли войны, они не принимали непосредственного участия в военных действиях, лишь отдавали приказы. Леди Хамона и леди Вилета переглянулись, улыбнувшись, и осторожно взглянули на Алессиана. Эридан удивился. Уж королеву Вилету точно должно было расстроить вызывающее поведение старшего сына. Но, вместо этого, она словно ждала, как отреагирует первый принц. Ал, в свою очередь, слегка сощурившись, смотрел на Рафаэля.
Нет, наконец ответил император.
Рафаэль выпрямился и посмотрел на отца с вызовом:
Почему?
Это не дело императорской семьи.
Я не император. И даже не претендую.
Принесли завтрак, и отец закончил разговор, пообещав:
Мы еще вернемся к этой теме, Рафаэль. Но закончить Миллениум тебе придется.
Хорошо. Пожал плечами тот.
Эридан кинул короткий взгляд на Рафаэля. Он ни секунды не сомневался, что брат добьется своего.
Император взялся за вилку, и следом за ним вся семья приступила к завтраку. Эридан ел омлет с копченым лососем и трюфелями, но наслаждаться едой, когда надо думать о прижатых к телу локтях и ровной спине было сложно. Лекси, сидящая напротив него, непринужденно ела овсяные хлопья с кусочками фруктов и, казалось, не испытывала никаких неудобств. Повезло.
Негромко стучали столовые приборы. Несколько раз королевы делали замечания тому или иному наследнику. Закончив есть, Эридан сложил руки на коленях обычная поза, в которой надлежало ждать возможности уйти. Наконец, император бросил короткий взгляд на часы и встал:
Желаю всем, он ненадолго остановил взгляд на Рафаэле, продуктивного дня. и покинул столовую комнату.
Завтрак закончился. Принцы и принцессы с веселым гомоном поспешили в западную башню: через пятнадцать минут начинались занятия. На уроки наследники ходили группами, на которые их делили по возрастам.
У старших принцесс, Ольвии и Мириссы по четвергам первым шел урок этикета. Он проходил в классе, расположенном на верхнем этаже башни, рядом с малой библиотекой. Эти уроки становились обязательными с двенадцати лет. Предполагалось, что там наследников учат правильному общению: обращениям к собеседнику, умению читать человека по позе. Но каждый раз, как Эридан слушал разговоры братьев и сестер, после этих уроков, у него возникало стойкое ощущение: учат там тонкой науке вежливо наговорить человеку гадостей так, чтобы он не мог ответить.