Я чувствую, как она дрожит подо мной, чувствую её страх. Что-то опасное просыпается внутри меня. Загнанные в глубины разума волчьи инстинкты рвутся наружу. Я пока что сопротивляюсь им, сопротивляюсь этим горящим холодным огнём глазам, этому дурманящему аромату. Но как долго это продлится, я не берусь судить.
2.3
Всё же странные они, эти омеги. После возвращения домой забилась в угол, сидит, смотрит исподлобья. У меня от её напряжённого взгляда всё из рук валится. И как с ней говорить в такой ситуации, пытаться растолковать что-то? Сама вся в колючках, грязная, будто бездомный щенок. Я до этого не задумывался, но её ведь куда-то спать нужно будет положить. В свою постель я её в таком виде точно не пущу.
Идём, говорю ей и тяну на улицу. В сенцах из деревянного ящика достаю чесалку для шерсти. Не гребень, конечно, но сгодится. Омега смотрит недоверчиво, держится за косу.
Это зачем? спрашивает с опаской.
Просто посиди смирно, я выберу репейник и собачки, отвечаю я ей, усаживая на последнюю ступень крыльца.
Она съеживается вся, когда я располагаюсь позади неё и берусь расплетать её волосы. Процесс этот оказывается почти гипнотическим. Её локоны струящиеся и гладкие. Я понимаю, что чесалка для неё слишком грубый предмет, потому выбираю сор руками, аккуратно и медленно. От омеги пахнет цветами. А сердце её колотится так громко, что, кажется, ещё немного и мои сородичи сбегутся на шум.
Что ты собираешься сделать со мной? спрашивает она с дрожью в голосе.
Причесать пока что, отвечаю я, выходя из транса. Ловлю себя на мысли, что мне безумно нравится пропускать сквозь пальцы тёмные пряди.
А дальше?
А дальше переодеть. Вычистить твою одежду быстро вряд ли получится, так что пока в моём походишь. И если хочешь умыться, там у бани есть кадка с водой.
Омега косится через плечо. Я вижу, как гусиная кожа появляется в неё на руках. А тело снова напрягается.
И, пожалуйста, не убегай больше, добавляю я на всякий случай. Этот лес мне дом родной. Я всё равно найду тебя и верну. А вот ты можешь пораниться или, ещё чего хуже, нарваться на какую-нибудь зверюгу.
Она ещё сильнее вжимает голову в плечи. Пытается отодвинуться от меня, но её волосы всё ещё в моих руках.
Зовут-то как? спрашиваю я, поглаживая их.
Майя, осторожно произносит она.
Как рождённая в мае?
Она кивает.
Красивое имя, тебе подходит. Ну, я закончил.
Я отпускаю её и она тут же спешит подняться. Щёки её горят румянцем. Я не могу сдержать улыбку.
Не бойся меня, Майя. Я тебя не обижу. Напротив, сделаю всё, чтобы защитить.
Она опускает глаза и глядит себе под ноги. Кажется, не верит мне. Но это ничего.
Иди умываться. А потом будем обедать.
Моя рубаха Ей велика. Висит на ней мешком. Майя смущённо заводит одно колено за другое. Отчего-то это на меня действует, точно запах добычи на хищника. Я сжимаю кулаки и выдыхаю медленно. Даю ей ещё и штаны, потому что понимаю, что если она в таком виде будет вокруг меня разгуливать, то греха точно не миновать. Майя кое-как одевается, подгибает штанины, подпоясывается. Выходит даже сносно.
Мы садимся за стол. Она с подозрением разглядывает грибную похлёбку и запечённое мясо. Потом снова обводит взглядом кухню.
У тебя нет электричества, замечает она. Я только киваю.
В этом мире многого нет, из того, что вы зовёте благами цивилизации, добавляю, чуть подумав.
Тогда откуда ты про них знаешь? недоверчиво спрашивает она.
От мамы, отвечаю с горечью. Она была из вашего мира.
Моя мать умерла очень рано. Она, как и другие попала сюда из человеческого мира случайно и была с моим отцом очень несчастна. Я помню, как она говорила мне, когда я был совсем маленьким, что если я встречу ту, которая мне понравится, лучше отправить её обратно в людской мир, где её дом и родня. Уловив мой тон, Майя оставляет на время расспросы и берётся за ложку. Но со временем любопытство всё равно берёт своё.
Ты сказал, что те другие люди опасны, начинает она осторожно.
Это не люди, Майя, мягко поправляю я её. Они волки-оборотни. И для тебя они действительно представляют угрозу. Оборотни живут большими общинами. Каждый раз с приходом полной луны начинается гон. Каждый альфа ищет себе самку, чтобы утолить природные инстинкты. Вот только тем, кого они находят, это причиняет одни страдания.
Я смотрю на неё внимательно, пытаясь распознать, о чем она думает. Сильно удивлённой она не выглядит. На её лице скорее неприятная догадка. А ещё она становится скованнее в движениях и опасливее, хотя до этого казалось, что больше уже некуда.