Да вот, взгляните! и он указал на очередное скопление народа, ну разве вы сможете такое увидеть где-то еще?
Я обернулся, и брови мои поползли вверх: невдалеке в рабочей форме, с лопатой стоял священник, окруженный бабами и мужиками, что-то оживленно с ним обсуждающими. Подойдя, мы познакомились с этим необычным человеком.
Трунин, Дмитрий Васильевич! Священник, четко, по-военному представился он, крепко пожав мне руку и посмотрев на меня честным, открытым взглядом.
Подумалось, что честность здесь одна из почитаемых человеческих ценностей. Чего нельзя было сказать о моем мире том, откуда я явился. Ложь, обман, вранье вот за счет чего почти все там достигали успеха и благополучия. Причем, казалось, что себе эти люди лгали и врали, себя обманывали даже больше чем других. Обманывали себя, что главное в жизни деньги и карьера, обманывали себя, что живут счастливо, имея огромные дома, дорогущие машины и молоденьких любовниц. Обманывали себя, что создают культуру и благополучие страны, в которой живут. Обманывали себя что верят. Обманывали себя что любят
Видя мое удивление, Дмитрий Васильевич захохотал:
А вы думали, священник всегда разряженный и пузатый, свысока смотрящий на свою паству? Я ведь тоже оттуда именно поэтому и ушел. И в армии был рядом с солдатами, на дух не переносил пузатых офицеров, и здесь вместе с тем кого люблю, с ласковой улыбкой посмотрел на народ, и делю с ними радости и горести трудовых будней.
Он был крепкого телосложения, лицо мужественное, выразительный крупный рот и нос, надбровья, выдавали незаурядный характер. А совсем короткая борода и черная шапочка священника. Мы пошли дальше и в очередной стоявшей группе людей я заметил участкового Алексея Юрьевича, испытав что-то вроде упреков совести.
Как-то я подзабыл о ее существовании Что же это такое совесть? Не то чтобы я не представлял, но с точки зрения науки? Не официальной, а моей личной науки, в которой есть всего два ученых: академик это ты, моя любовь, и аспирант это я
Петр Лаврентьевич мигом снял груз с моей души:
Не вздумайте волноваться, дорогой наш, так же весело, как и всегда сказал он, что бы у вас ни было вчера с Оксаночкой, это ваше и ее личное дело. Алексей Юрьевич это прекрасно понимает и ему в голову не придет на вас обижаться, да он об этом даже и не подумает. У нас нет того ханжества, которое вы привыкли наблюдать там: в церквях неистово каются, дома подло обманывают, а вне его погрязают в жутчайшем разврате. Мы воспитываем в людях честное и уважительное отношение к чувствам конечно, к здоровым чувствам симпатии, любви, и к телесным тоже. Не считаем брачные узы петлей на шее и не мешаем высказывать мужчине и женщине друг другу то, что они думают и переживают. Пускай же они свободно женятся, свободно разводятся, пускай стремятся ввысь, падают и взлетают, а не угнетают себя понапрасну лживыми раскаяниями о вымышленных грехах! Живем-то один единственный раз, с грустью закончил он.
Алексей Юрьевич стоял в окружении мужчин, которые увлеченно обсуждали достоинства деревенских дам, так что никто не заметил нашего появления. Немного смущаясь, они принялись здороваться со мной, а он спросил, как я вчера провел время. На его лице я не прочел того подозрительно-тревожного, а порой и злобного выражения какое бывает у ревнивых мужей или любовников. Я отвечал ему, что Оксана была просто великолепна, и он с радостью (или мне показалось?) предложил остаться у них на все время. Тут-то дело обстояло как раз напротив, я твердо решил перебраться в другое место. После сегодняшнего утра уходить отсюда немедленно, как я думал вчера, расхотелось, а вот поменять дислокацию было бы очень кстати. Петр Лаврентьевич и на этот раз проявил свой талант психолога.
Если хотите, можем поселить вас в другом доме. Есть незамужние барышни, есть холостяки, есть семьи, которые с радостью вас примут. Так что не стесняйтесь, выбирайте. Я выбрал священника, тем более, что он был как раз одиноким холостяком. Выбор мой был одобрен, и пока мы уходили от собиравшихся в поля тружеников, мой компаньон увлекся рассказом о батюшке.
Кстати, батюшкой, святым отцом и тому подобными именами у нас его никто не кличет. Зовут по имени-отчеству, что согласитесь, ближе к истине, чем разные прозвища. Но авторитета и уважения от этого не меньше, а, напротив, даже больше. Спорят с ним, не соглашаются сами видели. И все одно идут к нему, мои золотые, за утешением и ласковым словом. Он, в некотором смысле мой конкурент, тут Петр Лаврентьевич рассмеялся, там, где мои, так сказать организационные и иные средства не работают там его слово помогает. Великая вещь вера! И неважно во что: в бога ли, в светлое будущее ли, в самого себя ли, в конце концов. С верой любой человек во сто крат сильнее становится. Вот, например, те, кто в бога верят клиенты нашего Василича сходят к нему на исповедь, на молебен, глядишь и работают за троих с чистой-то душой. А он им еще и веру в нашего Вахтанга Константиновича, в наше хозяйство прививает они как дети и радуются. Когда-то давно был один начальник там, у вас решил, что надо закрыть наше хозяйство. Так наш батюшка благословил одного нашего, истинно верующего тот с божьей помощью и молитвой к начальнику и приди, дескать, не разрешает тебе боженька так поступать, окаянный. Долго удивлялся тот начальник крепости духа и веры простого труженика, и отстал от нас.