Откуда исходит поэзии слово живое?
Проклятый вопрос не давал мне покоя.
Немало пришлось приложиться мне к Талке,
Пока не нашел я источник вино огневое.
Четыре языка всю жизнь изучаю,
Но ни людей, ни себя не понимаю.
Спросил я Талку: как же мне быть?
Она: ответ найдешь ты в рубаях.
Ты грешникам огонь извечный дал,
Ты любящим пожар сердечный дал,
Ты поэтам дал в небеса уносящее слово,
Ты страждущим рубаи, Хайяма, Талку дал.
Мир из философов, поэтов и пьяниц состоит.
За чистотой своих нравов каждый зорко следит.
Нет мне в нем места, ругают: философ, пьянчуга.
А иных и подавно от стихов и Талки тошнит.
Три техники есть как истину познать:
Верблюдом мысли мудрецов жевать,
Кур подзывая, петухом закукарекать,
Или напиться Талки и завалиться спать.
Болезнь, что жизнью называют,
Как излечить никто не знает.
От приступа спасительный рубай
Я принимаю, Талкой запивая.
Третий закон лишь для себя я составил:
В завтрак только хлеб и Талку поставил,
В обед есть что угодно и сколько угодно,
На сон грядущий то, что утром оставил.
Когда друг ко мне приходит праздник,
Когда вино свое приносит праздник.
Когда делает Талки глоток замираю,
Для него приготовил я Талку на праздник.
Поэтом самонадеянно он себя называет,
Что повидал, то в рифмы преображает.
Талку, которую пил, я тоже преобразил,
Но преображенной Талки уже не бывает .
Сосуд из хрусталя я Талкой наполняю,
И солнечных лучей игру в нем наблюдаю.
Не стыдно в дар его друзьям преподнести,
В нем яда и осадка нет, я это точно знаю.
Пусть весь мир под пятой золотого тельца,
Пусть поверг пред собой он умы и сердца.
Но когда-то, обнявшись с красавицей-Талкой,
Сей властитель был в ней растворен до конца!
Сегодня я Талки изрядно напился,
С красавицей-девой в объятиях слился.
Целую ее, а кокетка мне шепчет: творец,
За какие грехи ты на мир рассердился?
Жизнь, юный друг это с Талкой графин,
Не разбей, не разлей у тебя он один.
Будешь пить из него понемногу и с толком,
Доживешь, я клянусь, до глубоких седин.
Коль мир это я, скажи мне, мудрец,
Секрет бытия в чем спрятал творец?
Пожитки творец напоказ выставляет:
Земля, солнце, Талка Бог, наконец.
Я Талки бутылку случайно разбил.
И все б ничего, но трезвым я был.
Смотрел со слезами как она утекает
И встав на колени, остатки допил.
Я Талки купил, пригласил в дом поэта.
Он пил и стихи мне читал до рассвета.
Но трезвым он был. А я я был пьян.
И пить не хотел не подумал об этом.
О смысле жизни слушать спор устал,
Взял Талки и соленый огурец достал.
Она мне прошептала: жизнь огню подобна,
Возможно ли, чтобы огонь себя познал?
Я повторял себе сто раз одно и то же:
Болезнь неизлечимая мой дух и тело гложет.
Лекарство лишь одно рубаи с Талкой
Продлить мой краткий век поможет.
О смысле жизни слушать спор устал,
Взял Талки и соленый огурец достал.
Она мне прошептала: жизнь огню подобна,
Возможно ли, чтобы огонь себя познал?
Чтоб в духе святого текла твоя жизнь
До пота седьмого день целый трудись,
Не дай насекомым причины плодиться,
Водой омывайся и с Талкой сдружись.
Три закона бытия ты в жизни своей применяй:
Перед лицом небытия свои беды ты не считай,
В мире довольствуйся тем, чего ты достоин,
Если хлеб твой украли вкус Талки познай.
Три закона бытия ты в жизни своей применяй:
Перед лицом небытия свои беды ты не считай,
В мире довольствуйся тем, чего ты достоин,
Если хлеб твой украли вкус Талки познай.
Стол для пиршества разума щедро накрыт.
Сто диковинных яств он гурманам сулит.
Здесь хозяева Талка и хлеба буханка -
Среди пышных гостей неприметны на вид.
Закон суровый "не убий", без всякого сомнения.
Но, оказалось, что и он имеет исключение.
Божился я вчера, что Талку больше пить не буду,
Сегодня же ханжу убил в себе без тени сожаления.
Шар земной бытия, Пармениду вослед, обнимаю.
И Фалесу вослед, на кусочки его разбиваю.
Их наполню огнем Гераклиту и Талке вослед.
И Хайяму вослед, заключу их в оправу рубаев.
Из колодца Фалес возопил, что мир из воды.