Эта встреча не всегда льстит нашей гордости. С другой стороны, осознание условий, из которых мы вырвались, вместе с пониманием многих вещей, которые на самом деле были достигнуты, может только придать нам новое мужество для предстоящей работы, и, если что-то случится, это сделает нас немного более терпимыми к тем из наших дальних родственников, которые не смогли сохранить прежний темп.
Это не справочник по антропологии.
Это книга, посвящена теме толерантность.
Но толерантность это очень широкая тема.
Искушение побродить будет велико. И как только мы сойдем с проторенной дороги, только Небеса знают, где мы приземлимся.
Поэтому я предлагаю, чтобы мне дали пол страницы, чтобы точно и конкретно изложить, что я подразумеваю под толерантностью.
Язык одно из самых обманчивых изобретений человечества, и все определения неизбежно будут произвольными. Поэтому скромному ученику подобает обратиться к тому авторитету, который принимается как окончательный наибольшим числом тех, кто говорит на языке, на котором написана эта книга.
Я имею в виду Британскую энциклопедию.
Там на странице 1052 тома XXVI написано: «Tolerance (от лат. tolerare терпеть): Предоставление свободы действий или суждений другим людям, терпеливое и беспристрастное отношение к несогласию со своим собственным или общепринятым курсом или взглядом».
Могут быть и другие определения, но для целей этой книги я позволю себе руководствоваться словами Британики.
И, посвятив себя (к лучшему или к худшему) определенному курсу, я вернусь к своим дикарям и расскажу вам, что я смог обнаружить о терпимости в самых ранних формах общества, о которых у нас есть какие-либо сведения.
* * * * * * * *
До сих пор принято считать, что первобытное общество было очень простым, что первобытный язык состоял из нескольких простых фраз и что первобытный человек обладал определенной степенью свободы, которая была утрачена только тогда, когда мир стал сложным.
Исследования последних пятидесяти лет, проведенные исследователями, миссионерами и врачами среди аборигенов Центральной Африки, Полярных регионов и Полинезии, показывают прямо противоположное. Первобытное общество было чрезвычайно сложным, первобытный язык имел больше форм, времен и склонений, чем русский или арабский, и первобытный человек был рабом не только настоящего, но и прошлого и будущего; короче говоря, жалкое и жалкое существо, которое жило в страхе и умирало в ужасе.
Это может показаться далеким от популярной картины храбрых краснокожих, весело бродящих по прериям в поисках буйволов и скальпов, но это немного ближе к истине.
Да и как могло быть иначе?
Я читал истории о многих чудесах.
Но одного из них не хватало чуда выживания человека.
Как, каким образом и почему самое беззащитное из всех млекопитающих смогло защититься от микробов, мастодонтов, льда и жары и в конечном итоге стать хозяином всего творения. Это то, что я не буду пытаться разгадать в настоящей главе.
Одно, однако, можно сказать наверняка. Он никогда не смог бы сделать все это в одиночку.
Чтобы добиться успеха, он был вынужден утопить свою индивидуальность в сложном характере племени.
* * * * * * * *
Таким образом, в первобытном обществе доминировала единственная идея всепоглощающее желание выжить.
Это было очень трудно.
И в результате все остальные соображения были принесены в жертву одному высшему требованию жить.
Индивидуум ничего не значил, община в целом значила все, и племя превратилось в кочующую крепость, которая жила сама по себе, для себя и сама по себе и находила безопасность только в исключительности.
Но проблема оказалась еще сложнее, чем кажется на первый взгляд. То, что я только что сказал, справедливо только для видимого мира, а видимый мир в те ранние времена был ничтожно мал по сравнению с царством невидимого.
Чтобы полностью понять это, мы должны помнить, что первобытные люди отличаются от нас. Они не знакомы с законом причины и следствия.
Если я сажусь среди ядовитого плюща, я проклинаю свою небрежность, посылаю за доктором и говорю своему маленькому сыну, чтобы он избавился от этой дряни как можно скорее. Моя способность распознавать причину и следствие говорит мне, что сыпь вызвана ядовитым плющом, что врач сможет дать мне что-то, что остановит зуд, и что удаление лозы предотвратит повторение этого болезненного опыта.
Настоящий дикарь поступил бы совсем по-другому. Он вообще не связал бы сыпь с ядовитым плющом. Он живет в мире, в котором прошлое, настоящее и будущее неразрывно переплетены. Все его мертвые вожди выживают как Боги, а его мертвые соседи выживают как духи, и все они продолжают оставаться невидимыми членами клана, и они сопровождают каждого отдельного члена, куда бы он ни пошел. Они едят с ним, спят с ним и стоят на страже у его двери. Это его дело держать их на расстоянии вытянутой руки или завоевать их дружбу. Если он когда-нибудь не сделает этого, он будет немедленно наказан, и поскольку он не может знать, как постоянно угождать всем этим духам, он находится в постоянном страхе перед тем несчастьем, которое приходит как месть Богов.