А с помощью научного руководителя смогла. Он открыл ей глаза на мир и на нее саму она с изумлением почувствовала, как спадает пелена, взор делается ясным. Она представить не могла, что будущее может быть не туманом, не страхом перед неведомым, а дорогой, ведущей к горизонту, за которым удивительные страны, полные волшебных тайн жизни не хватит, чтобы все обойти, но идти надо, путь открыт, цель есть ступай, ищи, трудись. И твое от тебя не уйдет.
Есть цель? Вперед! Все прочее отговорки. Добейся ее! Ничто не должно мешать тебе. Есть только ты и она. А прочее, оно должно быть подспорьем на твоем пути, и только. Искусство жить умение сделать так, чтобы между тобой и целью не было ничего, вплоть до конца света. Если же он наступит, когда ты еще не достиг цели то сумей отменить и его.
Так говорил доктор Юнг. Он был сильный, властный человек, умел увлекать и подчинять. Сабина Шпильрейн охотно подчинилась во многих смыслах. С особенной, железной твердостью, о какой раньше и помыслить не могла, осознала, что верно выбранная цель в самом деле выпрямляет линию судьбы, превращая ее из проселочной тропки, плутающей меж зарослей и кочек, в прямое широкое шоссе. И пошла по нему.
Этот путь пролег сквозь годы, когда мир почти коснулся конца света. Во всяком случае, пережил приступ массового помешательства у профессионального психиатра Шпильрейн именно такая мысль возникла при взгляде на то, что творится с человечеством, ввергшим себя в бурю хаоса и самоистребления, как завертело людей в этом хаосе, как щепки в водовороте, какими ломкими, мгновенно обрывающимися стали их жизни внезапная смерть перестала быть пугающей, человечество одурело, очерствело, одичало и не могло понять, с чего вдруг на него обрушилась такая напасть.
Но на шоссе судьбы Сабины Николаевны все это никак не повлияло точно доктор Юнг коснулся волшебной палочкой, овеяв ее путь незримой защитой. Мир призрачно бушевал по ту сторону невидимых стен, а она была под защитой, под заговором. Заколдованно-неуязвимая, она прошла сквозь эти годы как бегущая по волнам идет сквозь шторм, и пришла, наконец, вот сюда, в кабинет одного из самых знаменитых и могущественных людей мира.
Но сначала все же в приемную, где мелким владыкой верховодил секретарь Троцкого Игорь Познанский.
Он встретил гостью преувеличенно-ласковым обхождением:
Здра-авствуйте, здравствуйте, Сабина Николаевна!.. Позволите ваш пропуск?.. Та-ак, все в порядке, прошу, Лев Давидович ждет вас.
Шпильрейн видела, конечно, что эти вальяжные ужимки типичная секретарская болезнь, преувеличенное осознание своей значимости но и виду не подала, только вежливо улыбнулась без малейшего намека на иронию, да и не на что иное.
Благодарю, с ровной полуулыбкой, и все.
Немыслимо высокая двустворчатая дверь кабинета на вид казалась весящей пудов десять но отворилась с волшебной легкостью. Нет, никакого колдовства: дверные петли делали придворные мастера, золотые руки; Кремль был собственностью Романовых. Но все же
Разрешите?
Сабина Николаевна произнесла это деликатно, однако без всякого подобострастия.
Хозяин предупредительно повернулся к двери он бесшумно расхаживал по огромному багровому ковру, расстеленному по огромному кабинету; черт его и знает, где умеют делать такие гигантские великолепные ковры.
Товарищ Шпильрейн? Рад познакомиться. Проходите, садитесь.
Спасибо.
Она была внешне бесстрастна, но именитого собеседника наблюдала с искренним, хотя и умело закамуфлированным любопытством. Ей доводилось слышать, что знаменитости, увиденные воочию, сильно отличаются от своих плакатный образов; впрочем, она и сама знавала «звезд»: тех же докторов Фрейда и Юнга но, во-первых, она познакомилась с ними раньше, чем они обрели мировую известность, а во-вторых, даже эта известность не шла в сравнение с безумной славой человека, увиденного ею сейчас
Так вот: этот человек оказался точно такой же, что на портретах. Прямой, с отличной выправкой, в привычном, ставшем частью образа полувоенном наряде: френч с нагрудными карманами без всяких наград и знаков отличия; галифе, сияющие лаком сапоги как бы военные, но на самом деле роскошные, шитые на персональный заказ из тонкой кожи. И по контрасту с изысканной брутальностью одежд над ними царила тронутая сединой пышноволосая голова, некрасивое, умное, надменное лицо в пенсне. Неожиданное сочетание военного и мыслителя тоже знаковое, создавшее незабываемый портрет второго вождя русской революции.