На известность Замятина за рубежом в значительной степени повлияла антиутопия «Мы», законченная в 19191920 годах. В далеком будущем коллективное восторжествовало над индивидуальным: Единое Государство навязало одинаковые нормы всем гражданам, стало регулировать их жизнь с помощью научных и математических предписаний и потребовало полной политической лояльности. И если Олдос Хаксли отрицал, что прочитал «Мы» до того, как написал «О дивный новый мир» в 1931 году, то Джордж Оруэлл с готовностью признавал, что чтение романа Замятина помогло сформировать его собственные идеи для романа «1984», опубликованного в 1949 году (при этом он ставил Замятина намного выше Хаксли). После своей смерти в 1937 году Замятин, казалось, был обречен на забвение на Западе. Одновременно его вычеркнули из истории литературы в России. В тот момент на развитие событий сильно повлиял Оруэлл, который вместе с профессором Г. П. Струве озаботился репутацией Замятина после Второй мировой войны.
Роман «Мы» был переведен на английский и французский еще в 1920-х годах, но в 1952 году его полный текст наконец-то впервые появился на языке оригинала русском. Он был опубликован в эмигрантском издательстве в Нью-Йорке. Как и «Мастер и Маргарита» Булгакова, роман Замятина достиг русскоязычного читателя (хотя в его случае это были только эмигранты) спустя четверть века после того, как был написан. Пройдет шестьдесят пять лет и даже чуть больше, прежде чем он наконец станет доступным для русских читателей на родине это случится в самом конце советской эпохи. Лишь в наши дни роман «Мы» был признан в России основополагающим текстом, предупреждающим о политических и технологических опасностях наступающего века. В двадцать первом веке работы писателя обрели свой заслуженный статус и были с энтузиазмом включены в список обязательных книг для чтения в российских школах и университетах. Так Замятин обрел свое место в ряду классиков русской литературы. Он выполнил свое собственное пророчество, в котором говорил о том, что «у русской литературы одно только будущее: ее прошлое» («Я боюсь», 1921).
Глава первая
Из Лебедяни в Санкт-Петербург (18841906)
Ну, что же? Я свободен. Далеко позади безмолвные, томительные стены, железный звон замка, кусочек голубого неба, изрезанный безжалостно решеткою суровой, товарищей угрюмые, измученные лица, немые, серые, холодные, как камень, дни Все потонуло в той пучине, что зовется прошлым. Свободен я. И вместо сводов небо надо мной раскинулось весеннее, лазурное, и ласковый, и теплый шопот ветра вместо молчанья каменного стен. Не вижу я Борьбы, с ее жестоким, гордым, страданьем искаженным лицом. Бороться не умеют здесь. <> Дешевенькое, маленькое счастье кругом: в болоте мягком и удобном мирно дремлют люди. <> Я уже начинаю понемногу заниматься. Музыка почему-то не привлекает меня, как всегда, пение тоже. Сижу один с своими книгами, с своими фантазиями. Мои фантазии? Вы думаете, они пройдут? Как они пройдут, если я не хочу, чтобы они проходили, если, верней, я не могу, не в силах хотеть этого? Как может вылечиться больной, если он не хочет лечиться, принимать лекарств? Да разве нужно лечиться?[3]
Автором этих слов был молодой, двадцатидвухлетний человек, только что (в марте 1906 года) выпущенный на свободу после трехмесячного срока, проведенного в одиночной камере петербургской тюрьмы по подозрению в революционной деятельности. Прежде всего, он надеялся удивить благородством своих чувств и тем самым произвести впечатление на девушку, с которой он познакомился всего за несколько недель до ареста. Теперь же, по указанию властей вынужденный уехать за тысячу километров в свой семейный дом в Лебедяни, расположенный на таком же расстоянии к юго-востоку от Москвы, что и сама Москва от Петербурга, он злился и переживал.
Лебедянь небольшой провинциальный город в самом центре европейской части России. Евгений Иванович Замятин родился там 20 января 1884 года[4]. В тот период в городе насчитывалось около 800 домов и примерно 6000 жителей. За прошедший век число жителей выросло всего до 20 000 человек. Этот маленький городок раскинулся на холмистых склонах, ведущих к верховьям реки Дон. Дон здесь еще довольно узок и лишен ярко выраженной набережной, поэтому на его берегах кустики, тростник, среди которого плавают утки, иногда попадаются небольшие островки. Как правило, у домов местных торговцев и других горожан были пристройки небольшие веранды, выходившие на дорогу, где можно было пить чай в жаркую погоду. У Ивана, отца Замятина, были золотые руки, и он много сделал, чтобы благоустроить свой скромный одноэтажный деревянный дом на пыльной Покровской улице. Он вырастил фруктовый сад на участке земли, сбегавшем по крутому склону прямо к Дону: этот район, граничащий с Черноземьем, известен многочисленными сортами хрустящих, сочных яблок. Внизу, у реки, также был теннисный корт, а рядом с ним купальня.