И ты отдала мне свои карандаши. Эх, Африка, подруженция моя закадычная. Ты не карандаши, ты мне себя отдала. Подарила. Это больше, чем мой несчастный сапог.
Сажусь и молча обнимаю Машку, утыкаюсь искалеченной мордой в ее шею, в патлатую черную гриву. Она шморкает носом, всхлипывает.
Ничего, Маш, хрен с ним, с сапогом, всё равно я из него выросла. Ты иди. Всё хорошо.
Всё хорошо. Смешно. Хорошо не будет никогда. Тупо уставившись в стену, я хоронила свою мечту. Это была долгая, закольцованная тризна. И из этого кольца мне было не вырваться. С перечеркнутым шрамами лицом, без двух верхних зубов, с левым глазом, почти утопленным в красном рубце века, я не имела права даже мечтать о какой-то там любви. Ничего не будет ни любви, ни семьи, ни жизни.
Я урод!
Я собиралась умереть. Уроды не должны жить.
Последний раз я смотрела в зеркало в больнице. Операции и перевязки остались позади, все заросло, и с меня сняли бинты. Медсестра со словами: «Могло быть и хуже», подсунула мне круглое зеркальце размером с чайное блюдечко. Чудовище, глянувшее сквозь стекло, ощерилось беззубой пастью, и я в ужасе закричала, швырнув зеркало на кафель пола. Осколки разбежались у меня под ногами. Из каждого ухмылялась страшная морда. Одна, вторая, третья
Все мои лица.
Сколько можно лежать, свернувшись клубком в детдомовской койке? Сколько я провалялась, пережевывая свои несчастья? Для меня тянулась одна сплошная ночь. Утро не наступит. Завтра не придет никогда.
На край кровати присела директриса. Её давнее прозвище, придуманное до нас в старом детдоме, где она работала, и переехавшее с воспитанниками в новый Броненосец. Была она теткой корпулентной и громкой. Могла через весь длинный коридор отпистонить басом за какую-нибудь провинность и за вежливым тихим словом в карман вовсе не лазала. Только вырастая, мы меняли свое отношение к ней со страха на уважение и даже, пожалуй, на некий суррогат любви. За броней мощной груди и пушечными залпами ора прятала она большое доброе сердце, куда помещались мы все, все детдомовские без деления на хороших и плохих.
Значит так, Лейкина, бабахнуло носовое орудие Броненосца, в школе тебе оценки за последнюю четверть выставят и аттестат закроют. А ЕГЭ сдавать будешь отдельно. Осенью подашь заявление.
Мне фиолетово. Какое ЕГЭ? Зачем? Жизнь кончена.
А пока время есть, заворчали бортовые пушки, мы займёмся твоим лицом.
По-прежнему упершись лбом в холодную стену, я грубо брякнула:
Чё, спонсоры забашляли? В больничке озвучили, почём мне рожа встанет. Столько спонсоры не отвалят.
Сюда повернись, я с твоей задницей разговаривать не собираюсь, рокотала директриса.
А смысл?
Есть смысл, Лейкина. Покажу что-то.
Развернувшись, я обнаружила перед носом пачку бумаг.
Чего это?
А того это, Лена. Знаешь, почему тебя принцессой на бобах зовут?
Добрые все, вот и зовут, буркнула я, но любопытство уже застучало клювом мне в черепушку.
Броненосец пожевала губами, будто хотела сначала проговорить про себя, и выдала:
Это, кстати, с моего языка соскочило. Я, когда с этими документами ознакомилась, она потрясла бумагами, обалдела. Сколько лет работаю, таких детей у меня не было. Ну и брякнула, не подумав, а воспитатели разнесли. Так что, извини, Лейкина. Дело в том, что отец твой, она опять прожевала несказанные слова, приёмный отец, он, как тебя удочерил, завещание составил. Видно, раньше ему не надо было, а ты появилась, и вот Так что, ты, Лейкина, у нас девка богатая. Правда, основное, там холдинг из предприятий, всякое такое, бумаги опять закачались у меня перед носом, тебе только в двадцать восемь лет достанутся. Так записано. А пока тебе полагается трастовый фонд. И денег за десять лет, что ты на гособеспечении сидишь, накопилось более, чем прилично. Хватит не только физиономию твою в божеский вид привести, но и вторую на затылке скроить. Я, вообще-то, собиралась рассказать, когда ты на выпуске будешь, но ради такого дела не грех кубышку распечатать. С косметической клиникой я уже договорилась. А нет, сначала стоматология, импланты поставишь, потом
Но я уже висела у нее на шее, и что потом, было не важно.
Броненосец своими пушками расстрелял все мои беды. Броненосец и папа. Мой добрый папа.
Меня ждёт новое лицо. И зеркала перестанут подсовывать чудовищ вместо отражений.
Новая жизнь и счастье. Для меня. Когда наступит завтра.