Внешне Руднев и сам походил на романтических персонажей своих картин. У него было красивое благородное лицо с точеными правильными чертами. Огромные серые глаза Руднева смотрели на мир то рассеяно и отрешенно, то вдруг взгляд их делался цепким и гипнотически проницательным. Светлые, слегка волнистые волосы цвета холодного золота Дмитрий Николаевич носил чуть длиннее, чем предписывала мода, и это придавало его облику оттенок творческой богемности. Он был ладно сложен, хотя невысок ростом и производил впечатление хрупкости. Движения его были элегантны, спокойны и неторопливы.
Дмитрий Николаевич принялся отстёгивать колет, и в этот момент в зал, постучавшись и испросив разрешения, вошёл старик-дворецкий.
Царица небесная! сердобольно запричитал он. Дмитрий Николаевич, батюшка! Да энтот злодей-Белецкий совсем вас умаял!.. Вот, барин, лицо-то оботрите! старик заботливо протянул Рудневу полотенце и сердито накинулся на Белецкого. И что вы, право, Фридрих Карлович, человека-то спозаранку да без завтрака гоняете почём зря?! Охота вам, вот себя и мучьте! А Дмитрию Николаевичу поспать бы дали! Он вон, чай, очередную шедевру всю ночь выписывал. Нет у вас, Белецкий, никакого сердца!
Вот кто бы кроме вас, Тимофей Кондратьевич, за меня перед Белецким осмелился бы вступиться! улыбнулся Руднев стариковскому заступничеству. Вы там про завтрак говорили. Велите подавать.
Это я сейчас мигом, батюшка, отзывался Тимофей Кондратьевич, помогая Дмитрию Николаевичу снимать колет и всё еще бросая сердитые взгляды на прячущего улыбку Белецкого. Я вас, собственно, потому осмелился потревожить, барин, что вам вестовой пакет принёс с гербовой печатью и пометками «Срочно» и «Лично в руки».
Дворецкий извлёк из бездонного кармана своей неизменной старомодной ливреи конверт, отдал Рудневу и с поклоном удалился.
Похоже, это вам из Министерства внутренних дел прислали, заметил Белецкий, увидев характерного двуглавого орла на сургуче.
Руднев взломал печать, вынул письмо и быстро пробежал глазами.
Что это может означать, как думаешь? спросил он отдавая бумагу Белецкому.
Тот тоже прочёл и пожал плечами.
Я так понял, Дмитрий Николаевич, вас в Петербург приглашают по какой-то секретной и чрезвычайной надобности, невозмутимо ответил он.
В письме значилось: «Господину Рудневу Д.Н. Конфиденциально. Милостивый государь! Соблаговолите в срок, максимально возможно скорый, прибыть в столицу в связи с делом, имеющим значение чрезвычайное и относящееся к сферам высших государственных интересов. Сообщите телеграммой дату вашего выезда из Москвы. Вам будет предоставлен специальный вагон и встреча на Николаевском вокзале. Вероятность вашего отказа не рассматривается как возможная. Честь имею кланяться, действительный статский советник Алексей Петрович Ярцев, управление Особого отдела Департамента полиции министерства внутренних дел Российской империи».
Приглашают, говоришь?.. Дмитрий Николаевич несколько обескуражено прочёл вслух. «Вероятность вашего отказа не рассматривается как возможная» Хорошенькое приглашение!
Надо сказать, что Руднев никогда не состоял на государственной службе, хотя его и не раз приглашали служить в Департамент полиции, где, благодаря знатному происхождению, университетскому диплому с отличием, а главное, замечательному таланту в криминальных расследованиях, он мог бы сделать себе блистательную карьеру. Останавливали Дмитрия Николаевича два момента. Во-первых, он всё-таки считал своим основным призванием живопись, а во-вторых, очень уж он был щепетилен в своих нравственных суждениях, которые иной раз заметно расходились с правилами и нормами государственной службы, в том числе и полицейской.
Участвуя в делах сыска на правах лица неофициального, он с одной стороны был ограничен в своих полномочиях, но с другой был свободен от обязанности беспрекословно выполнять указания начальства и подчиняться любым предписаниям сверху. Поэтому безоговорочное требование незамедлительно явится куда бы то ни было, пусть даже и высказанное персоной четвертого класса от Особого отдела Департамента полиции, было для Дмитрия Николаевича, по меньшей мере, неожиданностью.
Так вы поедете? спросил Белецкий. Или подождёте, когда вам в иных выражениях приглашение направят?
Не уверен, что выражения станут деликатнее, заметил Руднев. Едем. Завтра же.