Как ни смотри, а в этом заключался глубокий смысл для всего государства, для армии, ибо император-воин, имеющий жену покровительницу военных лагерей, и золотого сына, чей портрет хочется водрузить на штандарты рядом с золотыми орлами, никогда не потерпит поражение, ни от внешних врагов, ни от внутренних. Вот только никак не желающий взрослеть Коммод вызывал у Марка недоумение.
Потому Коммод и был скрытен. Он был мальчиком, любящим своих родителей несмотря на то, что они часто оставляли его одного, без внимания и любви и таких нужных в его возрасте советов. Он не хотел их подводить. Свои интересы он не то, чтобы скрывал от отца, он о них не распространялся и потому слухи о его увлечениях доходили до Марка стороной. Одной из таких привязанностей оказались лошадиные скачки, к которым Коммод пристрастился в Риме.
«Хорошо, пусть будет так, решил про себя Марк, в конце концов, скачками увлекались многие императоры. Последним, кого я знал был Адриан. А он был не из худших».
Теперь, на пути к Антиохии, крупному городу, в котором проживало почти шестьсот тысяч жителей, где были и театры, и арены для гладиаторских боев, и Большой Цирк для скачек, Коммодом овладело желание пополнить собой ряды болельщиков. Антиохия славилась отчаянными возничими, хорошими лошадьми, умело организованными состязаниями, все это молодой цезарь жаждал увидеть своими глазами. По правде сказать, никто не знал о причине его нового пристрастия, после танцев и лепки. Клеандр и Саотер думали, что в нем открылась азартная сторона, которая до того пряталась в глубине души и контролировалась суровой Фаустиной. Некоторые, и в том числе его отец, считали, что увлечение конскими бегами возникло от лени и безделья и стоит только Коммоду окунуться в государственные заботы, как он забудет о всякой чепухе.
Глупцы! Все они были глупцами, не понимающими Коммода!
Он ходил на скачки, на гладиаторские бои, на спектакли только за одним: каждый раз в его голове разыгрывались сцены, возникали красочные фантазии, где главным героем был только он, Коммод, и никто другой. Он оказывался тем ловким авригой8 на колеснице, который обгонял всех соперников и первым приближался к финишу, под радостные крики толпы надевал на голову почетный венок. Он выступал умелым гладиатором без жалости, разящим врагов и опрокидывающим их на песок арены, с упоением слышащим рукоплескания публики. Наконец, он являлся самым главным героем пьесы, к которому приковано все внимание и на котором держится все действие. Он был тем актером, о котором говорили на углах города.
Да, ему хотелось внимания вот, что на самом деле руководило им, а они говорили об азарте, они говорили о лени. В сущности, его увлекательные фантазии вырастали из детства и были обязаны одиночеству, в котором его оставили Марк и Фаустина, занятые государственным и личными заботами.
Во время обсуждения предстоящих конских скачек в Антиохии, Клеандр умело подогревал интерес Коммода.
«Я узнаю на кого авригу поставить, говорил он, хитро щуря глаза. Я меня большие связи в Сирии, которая неподалеку от моей родины Фригии. Ты выиграешь, цезарь!»
Однако Коммоду в последнее время хотелось не просто наблюдать за скачками, это чувствовал Саотер.
«Я хотел бы видеть тебя победителем!» сообщил он молодому господину, услышав предложение Клеандра. Так он пытался противопоставить свое влияние, влиянию вновь испеченного наставника.
«Цезарю рано участвовать в скачках. Он может получить увечье», злобно парировал Клеандр, сузив черные как уголь глаза.
Слушая их Коммод признавал правоту Клеандра, очевидную и расчетливую, приземленную. Да, он наследник, ему надо беречь себя ради империи, особенно из-за частых болезней отца. И все же сердцем он был с Саотером. Тот знал тайные желания молодого цезаря, умел угадывать их. Саотер повсюду сопровождал его как тень, глядя восторженными и влюбленными глазами, и эта любовь не утомляла Коммода. Наоборот, она возвышала его в своих собственных глазах, потому что отличалась от любви родителей, ибо те любили его по обязанности, а Саотер по зову души.
Итак, оба они: и Клеандр, и Саотер, соревновались друг с другом, каждый желая опередить соперника и только размер тени показывал, кто и в какое мгновение побеждает тот, у кого она была длиннее, находился от цезаря дальше.
«Я все устрою», предлагал Клеандр Коммоду, насмешливо поглядывая на Саотера.